Кауфман Спунер - Раздробленный свет

- Все в порядке, - говорит существо внутри Лили, улыбаясь Джубили. - Я был первым, я самый старший, а теперь я последний в своем роде. Мне не нужно двигаться, чтобы убить вашего капитана.

Вдалеке раздается громкий, низкий рев, похожий на стон огромного зверя, который эхом разносится по кораблю. Только через полсекунды, когда пол под нами начинает содрогаться, и мы с Софией, шатаясь, отступаем к стене, я понимаю, что это было. Звук, который издает очень толстый металл, разрывающийся, как папиросная бумага.

Флинн неуверенно поднимается на ноги и встает рядом с Джубили, его движения замедляются.

- Мы уже встречались с такими, как ты, - медленно произносит он. Его голос успокаивает. Я могу уловить лишь слабые намеки на тот ужас, который должен быть в нем, тот же самый ужас, который заставляет Софию дрожать рядом со мной. - Мы знаем, что с тобой сделали, и мы не хотим причинить тебе вреда. Пожалуйста, дай нам сказать. Ты можешь уничтожить нас, когда тебе приспичит, но сделав это, мы уже никогда не сможем поговорить друг с другом. Ты ничего не потеряешь, если подождешь и выслушаешь нас. Уничтожь нас сейчас и эта дверь закроется.

Он даже лучше, чем был в эфире с Эйвона. Я бы сдался, если бы у меня была возможность. Но существо в Лили просто безучастно смотрит на него, не затронутое его мольбой.

- Я собиралась раздавить его, - комментирует она, глядя на Тарвера, прислонившегося к стене. - Но это гораздо лучше. Пусть он умрет, зная, что не сможет спасти ее. Пусть он умрет так, как должен был умереть — упав в склеп из искореженного металла и огня.

Слова звенят в воздухе, прерываясь отдаленными скрипами и стонами того, что происходит с кораблем. Некоторое время я не могу понять, что имеет в виду это существо. Металл и огонь... падают... И вдруг мои колени подгибаются.

- Ты не можешь... - мой голос срывается от страха, захлебывается от долгого молчания.

София приходит к тому же выводу, что и я.

- О Боже, - шепчет она.

Лили собирается обрушить «Дедал».

Как остальные расплачиваются, оказавшись в сером мире, я никогда не узнаю. Может ли моя родня по ту сторону разлома видеть меня, чувствовать меня, я не могу сказать. Все, что я знаю — это голубоглазый мужчина и связь ненависти между нами.

Он часто рассказывает мне о своей жене, дочери, работе. Он начал работу над парой кораблей, которые будут бороздить нашу Вселенную . О н рад поделиться со мной всеми успехами в своей жизни, уверенный, что они причинят мне боль.

Жаль, что я не вернул ему его жену, потому что тогда я мог бы использовать ее, чтобы высвободиться из этой тюрьмы. Отмеченная нашим прикосновением, она стала бы уязвима, как сосуд, ожидающий наполнения. Я мог бы забрать у него то, что он любит больше всего на свете, и улыбаться ему ее губами, пока он не тронется умом.

Я мог бы сказать ему, что его новая технология рискует пробить брешь в нашем мире. Я мог бы сказать ему, что игра с тканью Вселенной — это риск разрушения. Я мог бы сказать ему, что его новые корабли обречены.

Но у меня нет рта, чтобы говорить. И я буду ждать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

СОФИЯ

КОРАБЛЬ СОДРАГАЕТСЯ ОТ ЕЩЕ ОДНОЙ ДРОЖИ, отбросив меня на Гидеона. Я не протестую против его объятий, черт, мои руки сами обнимают его, но лишь потому, что мне сейчас все равно.

Мне плевать на Валета, меня не волнуют его связи с семьей Лару, мне плевать, потому что я работаю одна, я не предам, не влюблюсь и не привяжусь. Мы находимся на корабле, который падает с неба, и если это мои последние мгновения жизни, я проведу их, обнимая Гидеона.

- Обрушишь корабль, и тоже умрешь, - повышая голос вмешивается Флинн, чтобы быть услышанным при звуках крушения вокруг нас.

- Да ладно тебе. - Губы Лили изгибаются в едва заметной улыбке. У меня мурашки бегут по коже. Было бы проще, если бы она выглядела и вела себя не так, как будто это она и есть. Но я видела эту улыбку дюжину раз в журналах и в интервью по головизору, и если бы не ужасная тьма в ее глазах, я бы подумала, что ничего не изменилось. Это совсем не похоже на то, что произошло с моим отцом, который потерял самого себя, прямо перед тем, как войти в казарму. Эта... штука , что бы это ни было, все еще Лили. И все же это не так. Улыбка Лили становится шире. - Я разорву корабль на части, не пошевелив и пальцем. Думаешь, кораблекрушение убьет меня?

- Тогда подумай о тысячах, сотнях тысяч людей в округе внизу. Они никогда ничего не делали с тобой или твоим видом, и ты убьешь их всех, когда этот корабль ударится о землю. Сделаешь это, и ты будешь ничем не лучше Лару.

Улыбка Лили еще немного расширяется, и она отводит взгляд в сторону. Я почти забыла о Лару, и это осознание пронзило меня... я почти забыла о нем. Он все еще стоит на коленях там, где оказался после того, как подстрелили его дочь. Он смотрит на нее изможденным, покрытым морщинами лицом. Голубые глаза кажутся почти водянистыми, нерешительными, по сравнению с глубочайшим черным взглядом Лили.

- Правда, - отвечает она, все еще глядя на Лару с болезненным выражением отвращения и любви. - Я такая, какой меня сделал мой отец. - Она слегка наклоняется, чтобы положить руку на щеку Лару, и этот нежный жест заставляет меня вздрогнуть. - Но ты ошибаешься, когда говоришь, что я не лучше его.

Флинн не отвечает, и я знаю почему. Он провел всю жизнь в окружении людей, которые не хотели или не могли слышать логику, сострадание и разум. Он узнает безумие, когда слышит его.

Лили ждет, а когда не слышит ответа, ее улыбка иссякает, оставляя после себя что-то полное стали и огня.

- Родерик Лару - существо, которое определяет себя силой. И я... я лучше его во всех отношениях .

Корабль снова вздрагивает, раздается взрыв, от которого мое тело сжимается, паника и адреналин захлестывают меня, приглушая боль в руке. Каждая мышца кричит, чтобы я бежала. Но куда бежать? Чтобы добраться до шаттлов, нам пришлось бы направиться в сторону звуков разрушения… если там вообще остались шаттлы.

Лили оглядывается на отца и улыбается.

- Папа, - тихо говорит она. - Ты ведь пойдешь со мной, правда?

Губы Родерика Лару раскрываются, глядя на то, что на самом деле больше не его дочь… и, как будто срабатывает переключатель, его лицо меняется. Напряжение в его плечах спадает, губы раскрываются в дрожащей улыбке. Я вижу, что он сам верит в это с той же убежденностью, которая помогала ему верить, что существо в разломе никогда не сможет навредить его Лили.

- Ты меня прости, - шепчет он. - За Саймона, за «Икар»… ты простишь меня?

Штука-Лили тянет руку к его руке, чтобы подтянув, поставить его на ноги.

- Ты мой отец, - говорит она, целуя его щеку. - И я с тобой еще не закончил а .