Кауфман Спунер - Раздробленный свет

Лару только качает головой.

- Боюсь, моя дорогая, трагические события на Эйвоне унесли так много жизней, что я не могу надеяться, что вспомню их все, но я искренне сочувствую твоей утрате.

Он ничего не знает. Он вообще ничего не знает. Он вообще не... У меня опять трясутся руки.

- София, - произносит Лили мягким голосом и когда она говорит, ее взгляд внезапно наполняется сочувствием, к которому я не готова, не от нее. - София... пожалуйста. Опусти пистолет, и вы с Гидеоном можете пойти со мной. Поговорим после моей речи. Мы поговорим обо всем. - Она не смотрит на отца, даже когда он обнимает ее за плечи. Жест такой отеческой привязанности, что становится больно в груди.

- Просто опусти его, - голос не более чем шепот, и я чувствую Гидеона рядом с собой. Он как якорь, его тепло успокаивает меня. - София, пожалуйста. Это не ты. Я знаю тебя.

- Ах да, сообщник. - Глаза Лару устремляются на Гидеона. - У нас было достаточно улик, чтобы опознать мисс Куинн, но мы так и не смогли сфотографировать вас.

Я бросаю быстрый взгляд на Гидеона, который находится всего в нескольких футах от меня, мышцы его напряжены, челюсти сжаты.

- Я не очень фотогеничен, - отвечает он.

Брови Лару хмурятся, и скульптурные черты его лица превращаются в выражение задумчивого внимания.

- Теперь, когда я вижу тебя, ты кажешься мне знакомым. - Он слегка наклоняет голову, а затем, как бы общаясь на какой-то вечеринке или на благотворительной акции, замечает: - Разве я уже не убивал тебя однажды?

Звук, который исходит из горла Гидеона, скомканный и полный боли. Это то, что размораживает меня. Мой голос возвращается ко мне.

- Ты... ты сукин сын, ты кусок... - на этот раз у меня нет проблем с поднятием пистолета. Я держу его устойчиво, отбрасывая безопасность в сторону.

Время замедляется. Я слышу, как Гидеон выкрикивает мое имя, чувствую воздушный сдвиг, когда он поворачивается, чтобы броситься на меня. Я вижу движение Тарвера, его инстинкты остры, как бритва, когда он тянется к Лили. Я вижу, как его пальцы не успевают схватить ее за руку, когда Лили поворачивается к отцу. Ее волосы вспыхивают, как пламя. Я вижу ее лицо, ее панику, сердце, отраженное в ее глазах, и, несмотря на все, несмотря на то, что мой палец сжимает спусковой крючок, несмотря на мою ненависть, отчаяние и боль, я задаюсь вопросом, было ли такое же выражение на моем собственном лице в момент перед тем, как мой папа взорвал казармы.

Затем моя рука взрывается в огне, осколки пистолета рассекают мне подбородок, плечо, осыпая стену позади меня. Сила выстрела сбивает меня с ног, и когда я пытаюсь поднять голову, кажется, будто я пьяна. В моих ушах стоит звон. Мои движения медлительны и слишком плавные, мышцы не слушаются. Лару отшатывается, и мое сердце поет… но он отшатывается потому, что Лили оттолкнула его в сторону. Я слышу кричащий от боли голос Лили, и это кровь Лили, что забрызгала дисплей позади нее, и это Лили, которая падает на пол. Лили.

- Вы могли вернуть ее обратно. - Голубоглазый знает, что я слышу его, отрезанный в своей тюрьме из стали и электричества. - Ты мог вернуть мою Розу, но позволил ей сгнить, потому что ненавидишь меня.

Когда он приходит, он отсылает ученых, изучающих мое существование. Иногда месяцы проходят без его визита, а иногда он приходит каждый день, но его ненависть ко мне, к моему виду... не меняется.

- Ты еще не знаешь, что такое ненависть, - шепчет мужчина с обещанием в голосе. Он поворачивается спиной к моей тюрьме.

Ненависть. Если ненависть — это то, что он хочет... тогда ненависть — это то, что он получит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГИДЕОН

В УШАХ ЗАЗВЕНЕЛО. Звук выстрела проносится в голове и меня ослепляет вспышка. Я бросаюсь к Софии, но растягиваюсь на полу, и только когда я осознаю, что она стонет, наполовину кричит, я стряхиваю пелену с глаз и ползу к ней.

Ее рука покрыта ожогами в том месте, где она соприкасалась со взорванным плас-пистолетом. Она истекает кровью из порезов на шее и плечах, где осколки зацепили ее. Есть дюжина причин, по которым это оружие запрещено, и наименьшая из которых заключается в том, что они незаметны даже для самых современных систем безопасности. Главная же причина состоит в том, что у вас больше шансов убить себя, когда он взорвется, чем на самом деле поразить вашу цель.

Я сгребаю Софию в объятия, паника во мне смывает все остальное: гнев, что она планировала это, страх из-за того, что произойдет с ней, когда она будет арестована, горечь, сохраняющаяся на языке после разговора с Лили Лару. Я прижимаю Софию к груди, и она не сопротивляется. Боль преодолевает все, что она сейчас чувствует ко мне. Она с трудом сглатывает, задыхается от необходимости кричать, прижимая раненую руку к груди.

- Ш-ш-ш, все хорошо, - бормочу я, прижимаясь губами к ее волосам. - Я с тобой. Я держу тебя.

Кормак падает на колени по другую сторону от нее, он в ужасе.

- О Боже, Соф.

Как будто звук его голоса открыл какие-то шлюзы, и теперь, внезапно, я начинаю слышать другие звуки. Кто-то кричит, кто-то задыхался, ревущая волна шепота накатывает снова в неподвижном воздухе. Я поднимаю голову, ожидая увидеть Лару на полу, но вижу, что он склонился над кем-то еще, отчаянно бормоча:

- Дорогая, - говорит он, и этот слишком культурный голос задыхается от эмоций. - Посмотри на меня... это папа, посмотри на меня.

Тарвер с белым лицом отрывает подкладку от смокинга, его челюсти напряжены и решительны. Он приподнимает тело на полу — Лили — и кладет ее голову себе на колени.

- Зацепило плечо, - говорит он дрожащим голосом, начиная перевязывать рану полосками шелка. - С ней все будет хорошо, просто...

Лару отвечает что-то резкое. Его лицо в этот момент преображается из-за такой ярости и ненависти, что я не могу разобрать, что он говорит.

Тарвер, однако, остается спокойным, встречая ледяной взгляд.

- Вы хотите, чтобы она истекла кровью?

Джубили, которая находится рядом с ним, стягивает с себя ремень и передает ему для закрепления импровизированных бинтов. Она пригвождает Лару таким взглядом, который, кажется, должен сделать с ним то, чего не сделала пуля.

Лару вздрагивает, тянется к руке Лили и, зажав ее между своими руками, подносит к губам.

- Держись, дорогая моя девочка.

София шевелится в моих руках, голос дрожит от боли, когда она бормочет:

— Это должна была быть не она... Зачем, зачем она это сделала? Я никогда не хотела...

- Потому что он ее отец , - тихо отвечает Флинн. - Потому что она любит его, а ты пыталась убить.

- Он - монстр, - шепчет София, изо всех сил пытаясь сесть. Часть шока от ее ранения начинает ослабевать.

- И он ее отец, - отвечает Флинн.