Вадим Скумбриев - Долгая полночь

Впервые за долгое время Жанна испытывала настоящий страх. Покойный винтенар Томас, который пытался изнасиловать её в сарае, не дал и мимолётного испуга — с ним колдунья действовала если не без ненависти, то с холодным разумом. Даже когда там, на обрыве, она крепко стиснула пальцы Солнечного рыцаря, заставляя его разжать руку, на душе была боль от потери Эвена, ярость, ненависть и желание покарать — но уж никак не страх. Тогда она просто не задумалась о том, что может ждать в воде. Смерть не страшила её, а в крови кипела месть.

Но сейчас она боялась по-настоящему. Слишком уж крепко держали путы, слишком жутким выглядел бывший красавец Жан, а ещё страшнее было то, что сделала она это лишь одной брошенной в воздух фразой. А ведь духи никогда не делают ничего бескорыстно.

Каждое мгновение она ждала, что сэр Ламберт достанет нож и всадит его в спину Солнечному рыцарю, а тот всё не делал этого. Сейчас Жанна согласна была поехать хоть к английскому королю, хоть к самому Асмодею, лишь бы не оставаться здесь, рядом с Жаном. Но Берт молчал, лишь улыбался ей, когда Солнечный рыцарь смотрел в другую сторону, и с каждым часом надежды таяли.

А в какой-то миг Жанна вдруг поняла, что костёр больше не горит. Сидящие у огня мужчины исчезли вместе со светом и теплом. По земле пополз знакомый сизый туман, а потом из-за деревьев вышла белая фигура.

– Опять ты, – сказала колдунья. – Не надоело ещё ходить за мной следом?

– Ты интересна, госпожа Мируа, — сказала Женщина в Белом. — Каждый раз я слежу за тобой и думаю: что будет в этот раз? Повезёт или нет? Я бросаю монетку, выпадает что-нибудь – и смотрю, угадала ли в этот раз. Иногда угадываю, иногда... Ну, так что? – в её руках мелькнул сребреник. — Посмотрим, благоволит ли тебе удача?

Жанна отвернулась.

– Спроси у Дердаэль, да или нет, — проворчала она, пытаясь пошевелить руками. Но верёвки никуда не исчезли.

-- Да? Нет? – Женщина в Белом вдруг размылась, вытянулась и в один миг прильнула к лицу Жанны. Та вздрогнула от неожиданности, заглянула в голубые глаза духа и ощутила, как по спине пополз холодный страх.

Они были человеческими, куда более человеческими, чем у любого другого жителя мира за Гранью – и всё же было что-то в них такое, что словно кричало: нет, она и близко не похожа ни на кого из людей.

Мёртвые бледные губы чуть изогнулись – и Жанна услышала:

– Мне незачем спрашивать у себя, как поступить. Я не влияю на судьбы людей. Хоть они и пытаются всеми силами заставить меня – или задобрить. Но я не принимаю даров.

Холод устремился ниже, и Жанна закрыла глаза.

Значит, Женщина в Белом всё-таки демон. Воплощённая удача, которую в мире людей зовут Дердаэль. Ей поклоняются, строят храмы, молятся, и всё зря, потому что Дердаэль плевать хотела на них.

Она – наблюдатель, и никто больше.

– Тогда зачем ты здесь? – Жанна повернула голову и, пересилив себя, снова взглянула ей в глаза. – Что тебе нужно?

– Я редко вмешиваюсь в дела живых, и мне неприятно, когда они хвастают моими несуществующими делами, – Дердаэль стала ещё ближе. – Нельзя играть с удачей так же, как нельзя играть с огнём.

Она почти коснулась лица Жанны, и та поняла, что не чувствует её дыхания.

– И никто не мешает мне рассказывать людям сказки. Я расскажу тебе одну. Слушай внимательно, это ведь не просто пустая история, какими любят хвалиться рыцари на пирах. Слушай...

Дердаэль поцеловала её. Жанна ощутила сухие губы, холодные, как лёд, а потом морозный поток растёкся по всему телу, и у неё потемнело в глазах.

Ты думаешь, колдунья, что слышала правду, но люди лгут. Потом их ложь подхватывают другие люди, а потом первые умирают, и поколение за поколением ложь шлифуется, точится – меняется. Сыновья свято верят в то, что им рассказывают отцы, внуки верят сыновьям, и клубок этот может распутать лишь тот, кто помнит, как всё было на самом деле.

Жанна закричала, пытаясь заглушить жуткий голос в голове, но напрасно. Голос спокойно продолжал, и она слышала каждое слово.

А на самом деле когда-то давно странствовал по Аквитании некий шевалье, и звали его Лансом – рыцарским копьём. Впрочем, Ланс в турнирах не участвовал. Боялся. Он и рыцарем-то стал случайно, а если говорить по чести, то и не был им вовсе. В войну против Гуго Бургундского сражался он в рядах пехоты короля, и когда обходил поля после очередного сражения в поисках поживы, набрёл на раненого рыцаря в дорогих доспехах. Напрасно бургундец просил мародёра о пощаде – Ланс остался глух к его словам и без колебаний достал мизерикорд. Содрал он с рыцаря доспехи, да и подумал, что служить королю хорошо, а самому себе ещё лучше, и рассказал всем, как сразил бургундца, а тот, восхищённый его доблестью, посвятил перед смертью Ланса в рыцари.

Оттого и сторониться его начали. Никто ему не верил, но поклялся он перед сюзереном самим Христом, что так оно и было, и пришлось тому скрепя сердце позволить Лансу остаться шевалье. А вскоре Ланс ушёл из армии, выбрав долю странника.

За несколько лет путешествий по всей Франции не научился он владеть оружием лучше, чем раньше, зато стократ возросло умение обманывать и лгать. Не гнушался Ланс войти в разбойничью банду, пограбить вместе с ними пару деревень, а потом ночью перерезать сослуживцам глотки и отдать головы ближайшему губернатору, если за тех награда положена – а если нет, то просто оставлял гнить в том же лесу. И выходил отовсюду сухим из воды.

И прослышал разбойник-шевалье о чудаке-графе, что обещал выдать свою дочь за любого, кто выполнит его задание. Дочь у него слыла небывалой красавицей, но даже будь она толстой карлицей, Ланс всё равно отправился бы попытать счастья – слишком уж велик был куш. Все наследство и титул, а нужно всего-то выполнить прихоть старого дурака!

Правда, ещё по пути во владения д’Олерона встречал он по дороге других шевалье, и все как один кляли скупость и безумие старого графа. Вдобавок никто почему-то не захотел рассказать, чего же именно требовал отец невесты, и это только разогревало пыл Ланса.

Прибыл в замок он за полночь, когда граф уже отошёл ко сну, и слуги устроили его в одной из комнат. Тогда-то он и узнал, что госпожа Бланка не так красива, как о ней говорят, хотя довольно мила, а ещё ненасытна, словно суккуба. Так или иначе, но дочь графа наведалась к нему, едва только Ланс успел искупаться с дороги, а ушла под утро, и никто бы не сказал, что он сомкнул глаза этой ночью.

Граф оказался сгорбленным стариком с печатью проклятья на лице, покрытом оспинами, да к тому же не слишком-то вежливым. Ланс, впрочем, не разочаровался, назвался странствующим шевалье и спросил, чего же хочет отец за дочь и приданое.