Ахто Леви - Улыбка Фортуны

— А при чем здесь золотое яблоко?

— Не знаю, я не досмотрел. Пошел в магазин, приволок конфет. Когда они эти трали-вали закруглили и спустились в зал, я к ним подканал и нате вам, детки, сладкие конфетки! Понимаю, что веду наглое дело, но угощаю. Хватают детки лапками конфетки, а я им любезно говорю: «Воробьи вы этакие, потешные». Они ржут. А тут и к ней, между прочим, подстроился, обращаюсь: «Не угодно ли?» — и сую конфетку. Она была одета, как и на сцене, без изменения личности. Улыбается, глазами зыркает. Они у нее синие, глупые, как у ребенка. Покраснела, но конфету взяла. Вид у меня, сам знаешь, темный, но все-таки я к ней прилип. А что дальше говорить — помирай, не знаю. А она все на меня косяка давит, думает, не вижу. Но я косвенно встречался с ее взглядом. Потом она спросила: «А у вас дети есть?» Сказал я ей, что некогда их делать было, понял? А она: «Вы не женаты?» А я ей о том, что, мол, не любят меня бабы. Но заметь, я культурно с ней говорил. Вижу, ей это понравилось. И скумекал: бежит зверь на ловца, прямо скачет, спасу нету.

Пошел ее провожать, конечно, спросил разрешения. Шли и все время молчали. Молчать вроде неудобно, а что сказать... Погода ничего была, теплая, но она все молчит. Паническое положение. Наконец, она спросила, какая у меня профессия. «Вы, — говорит, — похожи на спортивного тренера...» Дура! Ну что сказать? «Угадали, говорю, тренирую иногда... Только сейчас, говорю, временно не работаю». А она: «По какому виду спорта?» Я ей говорю, что по беговой части, как это называется — легкая атлетика... Ну, а потом помолчали. Как назначить свидание? Самое лучшее на ней жениться, перебраться к ней и... порядок! Но сразу об этом не запоешь...

А когда дошли мы, она говорит: «Вот мой дом. Спасибо вам. Было весело». И руку мне сует. «А завтра,— это я к ней обращаюсь,— можно вас встретить у школы? Встреча с вами,— говорю,— в душе моей стала восходом зарева». Наглядно смутившись, она моментально отошла. «Ну,— думаю, — хана, прощай любовь...» Но она уже у подъезда обернулась и сказала: «Встречайте». Понял. Клюнула!

Главным советчиком Рыжего был, конечно, Евгений. Чтобы Лариска после свадьбы насчет прошлого не удивилась и инфаркта не получила, Евгений рекомендовал Рыжему произвести психологический эксперимент... Нужно было добиться, чтобы она дошла до точки кипения, а потом... Рыжий пропадет, Лариса — в недоумении, скучает, а потом «узнает», что Рыжий считает себя недостойным ее, хотя втрескался по уши — совестно ему...

— А как женишься, «заболеешь», встанешь на учет в поликлинике, выпишут карточку и — ты уже больной. Сейчас печень — модная болезнь...

Все шло по плану. Рыжий и Лариса встречались, ходили в кино, гуляли и преимущественно молчали, потому что знания Рыжего были связаны главным образом с тем миром, о котором говорить было неудобно. Иногда им удавалось напасть на нейтральную тему, поговорить об увиденном на улице, в кино или в столовой, куда он ее, бывало, приглашал, чтобы не ронять репутацию. Но и здесь случались недоразумения. Однажды он, смеясь, показал на кривые ноги девушки, сидевшей неподалеку, ее чрезмерно короткое платье открывало больше, чем требовала мода. А Лариса, покраснев, сказала:

— Не надо. Такие вещи не замечают.

И ему стало не по себе.

И все-таки ей было приятно видеть его у ворот школы. И встречи их делались все теплее и теплее. И тогда Евгений решил, что пора начинать вторую часть «операции».

Рыжий, как и было запланировано, пропал. Ждала его однажды Лариса у ворот школы, пока не посинела. Рыжий жил, дожидаясь «наиглупейшего хода противника», чтобы тут же сесть ему на шею. Это было для него тревожное время. Избегая общества Марфы, он старался не бывать дома. Но и по улицам шататься опасался: любой милиционер мог проверить его документы и обнаружить, что Рыжий нигде не прописан. Да и группы молодежи приходилось обходить: поди знай, что за люди — может, комсомольцы, дружинники. Сидеть в пивной было всего приятней. Здесь всегда собирается самый цвет «интеллигенции», постоянные посетители его знали и даже по-братски с ним делились. Здесь принято угощать друг друга. Если среди прочих людей Рыжий чувствовал себя, как грешник среди праведников, здесь, среди обитателей пив-

нушек, он не испытывал никакого стеснения: здесь все равноправные поклонники хмеля; здесь собираются, чтобы найти утешение, хмель всем помогает. И жить здесь научат.

Так и крутился Аркадий в ожидании лучшей жизни: в пивнушке или у Евгения, у которого часто собирались какие-то малоинтересные для Рыжего дельцы из «торговой сети», в которой они, видимо, искусно ловили «уцененные» мотоциклы. Шел разговор о доставке, продаже, о том, кому дать в лапу. Жена Евгения Галя угощала не скупясь.

Галя и устроила все лучшим образом. Продолжением этой истории явилось длинное письмо Ларисы Аркадию — целая повесть без начала и без конца. В ней была изложена судьба одинокой женщины, начиная с безрадостного детства без отца, попавшего в заключение из-за служебной ошибки и погибшего там от руки бандитов, до смерти измученной заботами матери. На последних страницах этого письма, как можно было понять со слов Рыжего, говорилось о необходимости о ком-то заботиться, о надеждах на будущее. Что же касается заветной «книжки», она у Ларисы действительно имелась: небольшая сумма, оставшаяся от матери, сбережения многих лет.

Рыжий ненавидел казенные процедуры, особенно такие, которые лишали его свободы, например процедуры следствия, судопроизводства и тому подобное. Обряд бракосочетания был для него не менее отвратительным, потому что также фактически лишал его свободы, делал из него чью-то собственность, определял к постоянному месту и к постоянному человеку.

Он ни за что не пошел бы на такое дело, если б можно было жить, как раньше. Но как это ни смехотворно, ради сохранения свободы пришлось ее сначала лишиться. Он связал себя по рукам и ногам с Лариской, потому что иначе он совершенно беззащитен против хитроумной легавой братвы, зато теперь он их объегорил, у них теперь руки коротки.

Сначала он постановил, что свадьбы никакой не будет. Потом согласился на скромную — несколько человек, близкие друзья. Собственно, таким же было и желание Ларисы. Разумеется, прийти должны были только ее друзья, Аркадий своих не звал. Объяснил он это вполне разумно: у него нет денег, а устраивать свадьбу на ее деньги — стыдно. Не хотелось видеть свидетелей своего позора.

Вообще эта афера оказалась намного сложнее, чем представлялась по разъяснениям Евгения. Конечно, ему не трудно было казаться влюбленным, потому что Лариса, хоть и не была красавицей, была все же женщиной.

И все-таки он чувствовал себя неуверенно, не в своей тарелке. Он понимал, что «честные» воры презирали бы его за такую низость — жить за счет бабы. Но относительно честности воров и честности вообще у него имелось собственное мнение. Просто не привык он к такой жизни. Свои сомнения он напоследок еще раз высказал Евгению, чем несказанно того развеселил.