Ольга Валькова - Илья (СИ)

С трудом, тупя меч, выкопал Илья яму в каменистой почве, уложил, завернув в попону, почти невесомый старушечий трупик, завалил камнями, вырубил из растущего поблизости дерева кривоватый крест. Помолился, как умел.

Оставался конь. Все это время конь Святослава спокойно, непривязанный, стоял рядом. Когда же Илья посмотрел на него, повернулся и побежал, становясь все больше и туманее. И стук копыт, совсем не тяжкий без седока, затих совсем, когда уже невозможно было отличить - конь ли то святославов или облако над горами.

К брошенному шатру Илья возвращаться не стал. Покормил коня из торбы, напоил в протекавшей недалеко речке, по ней же сообразил направление и поехал дальше, своей дорогой, - в Киев, к ласковому, как говорили, князю Владимиру, главному защитнику земли Русской.

****

Дорогой испытывал силу. Сила, данная странниками, хоть и была огромной, ощущалась его собственной. Она была в ловкости быстро поворотливого тела, в мускулах, которые хоть и не казались крупными, обладали могучей силой, в способности волей собрать себя всего в сжатую пружину - и мгновенно развернуться, вкладываясь в нужное усилие целиком. Сила, полученная от Святослава, была приходящей. Она появлялась, когда была нужна, от земли, ветра, деревьев - и покидала его, когда надобность в ней пропадала. Это была сила Русской земли, а ему отдано было лишь право пользоваться ею.

****

Первое настоящее испытание силы ждало у Чернигова. Город солидный, с хорошей, надежной городской стеной, атаковали степняки. Когда Илья подъезжал, осаждающие толпились у ворот, готовили таран, и по всему было видать, что ворота долго не простоят. Кипчаков было не так чтобы уж очень много, не войско, конечно, но отряд изрядный, по численности местную дружину явно превышавший. Чернигову должно было прийтись туго. На спокойно подъезжавщего к городу одинокого всадника мало кто обратил внимание: одна из мощных досок ворот поддалась-таки удару заостренного тарана и треснула, острый конец ушел внутрь; но некоторые все-таки обернулись. Илья свернул к обочине, взялся за приличных размеров дуб (рука обнимала ствол едва до половины), помог второй рукой и с грохотом, шумом и шелестом выдрал с корнем.

Теперь у ворот на него смотрели все. Молча.

Илья перехватил ствол подмышку и двинулся к городу. Гигантская крона ползла за конем, поднимая тучи пыли и увлекая за собой камни и прочий мусор. На фоне огромного дуба конь и всадник казались крошечными.

Степняки не выдержали. Так же молча, как и смотрели, побежали - быстро и дружно, побросав оружие - чтобы уж никаких сомнений не было в их намерении с приезжим не связываться, убраться мирно. Только пыль осела.

Потом, в своих улусах, рассказывая об этом происшествии, они очень сильно преувеличили размеры и коня, и всадника. Оно и понятно: рассказать так, как было на самом деле, было бы намного труднее. И нелепее. Просто невозможно было бы такое рассказать.

Илья отпустил дуб, спешился и постучал в ворота. Не дождавшись ответа, просунул руку в пролом, нащупал мощный тесаный засов, отодвинул, аккуратно завел Сивку в город.

Улицы были пусты - жители в ожидании казавшегося неминуемым взятия ворогом ворот заперлись в домах, заложили засовы, спустили собак и молились, чтобы на их теремах не остановились жадные взгляды захватчиков. Только прямо перед Ильей, застыв, стояла женщина, плотно прижимая к себе мальчонку лет десяти. Она не только оцепенела, но, кажется, лишилась от ужаса рассудка, потому что не только на вопросы не отвечала, но, похоже, вообще не понимала, что перед ней не половцы.

Говорил мальчишка. Он сбежал из дома, чтобы посмотреть, как половцы сломают ворота. За себя он не боялся: знал, как уйти крышами, переулками и оврагами, ни один вражина не угонится. А мамка перепугалась и побежала за ним. Вот - догнала. А почему ты здесь, а половцев нету? Ты их прогнал?

"Прогнал", - кивнул Илья. Ужас, ледяной, непереносимый, пережитый этой женщиной, как будто настиг его и мешал дышать. Впору было не ее, а его самого уговаривать, что все уже закончилось, и закончилось хорошо.

- А чем ты их - мечом?

- Дубом. Дуб выдернул, стал им махать - они и испугались.

Глаза мальчишки стали совсем круглыми, он рванулся было к разлому посмотреть, но материнские руки держали крепче железных обручей. Зато женщина ожила: "Ах ты, пащенок! Мало тебе, не набегался, бесово семя? Вот дома-то задам!"

До нее дошло, что с сыном обошлось, а, значит, всё - дом, жизнь, проступки и наказания - вернулось, существовало снова, и можно было жить и ругать ослушника. Она и ругала - крепко, взахлеб, не выпуская из намертво сцепленных рук, а по лицу текли слезы, она их не замечала.

У ближних домов заскрипели ворота, острожно выглянули соседи. Постепенно, робко стали подходить люди. Илья узнал, что напали половцы не просто так: донес ли кто или выследили, но пришли они, когда князь с большей дружиной был в отъезде. Малая дружина надежды отстоять город не имела, а поскольку половцы из-за стен грозили церковь спалить, то церковь-то и решили защищать всеми силами. Они и сейчас были там.

Илья подошел, двери храма были отворены. Защитники горячо спорили, идти ли к воротам, чтобы принять бой там и полечь с честью или запереться в храме Божьем и его-то отстоять.

Илья постоял, прислонясь к косяку, послушал немного, потом предложил собравшимся пойти и все-таки починить ворота.

Это предложение, хотя и было дельным, прозвучало для черниговских дружинников неожиданно. Они не поверили, да и кто бы на и месте поверил, что этот худощавый мужик в одиночку прогнал половцев. А когда, высыпав к воротам, убедились, что так оно и есть, - еще и обидно. Как будто незнакомец насмехался над ними, давал понять, что только плотничать они и годны. И только обступив и разглядев хорошенько валявшийся за воротами дуб, они немного отмякли. Богатырь, способный выдернуть с корнями такую махину, простым человеком, ясно, не был, а значит, не так и досадно было принять его победу там, где они ожидали поражения. Правда, тощий длинноносый парень на великого богатыря как-то не тянул, но никого ж другого поблизости не было! Может, он в росте мог увеличиваться, как, говорят, умел это легендарный Святогор. А может, и не он вовсе... Кто видел-то? В общем, сомнения были, да и гордость была задета преизрядно.

Бабы в Чернигове обидами и сомнениями не мучились; над тем, как должен был увеличиться в размерах богатырь, чтобы вот этаким дубом, что у ворот, выдранный с корнем, валяется, отмахаться от тьмы-тьмущей напавших на город кочевников, не думали. Они кормили. Пока Илья ехал по улице, в терема и избы зазывали, к воротам выносили пышные пироги, и в дружинную избу, где Илья по сдержанному приглашению местных дружинников остановился переночевать, несли и несли угощение. И Илью, и Сивку кормили так, что под конец хозяин из-за стола встать не мог, а конь, мелко дыша раздутыми боками, на пшеницу смотрел с ненавистью. И припасов в дорогу на Сивку, беднягу, подготовили нагрузить столько, что он, верно, предпочел бы еще один дуб. Тем более, что с дубом не все было ясно, конь его как бы и не почувствовал, а припасы весили именно столько, сколько и должны весить от души даваемые припасы, - без всяких чудес.