Иван Лихачев - WORD to PDF Converter - go4convert.com

Вне всякого сомнения, мы не станем чересчур увлекаться этой игрой с идеей островной обособленности. Но она объясняет многие ве - щи. Средиземноморские страны представляют собой группы изолиро­ванных друг от друга областей 224 , которые, однако, нуждаются друг в друге: отсюда, несмотря на разделяющие их многие дни пути или плавания,

Сухого земледелия (англ.).

наличие постоянных сообщений между ними, облегчаемых кочеванием населения. Но эти контакты похожи на электрические разряды, мощ­ные и прерывистые. В истории островов, как в своего рода увеличи­тельном стекле, хорошо видны особенности этой средиземноморской жизни. Пожалуй, эта история очень хорошо помогает понять, как каж­дая из стран Средиземноморья сумела сохранить неповторимое свое­образие, свой ни с чем не сравнимый региональный аромат посреди та­кого необыкновенного смешения рас, религий, нравов, цивилизаций.

Полуострова

Жизнь моря увлекает в свою орбиту не только такие участки суши, как острова или узкие полоски побережья. Отголоски этой жизни дос­тигают самых удаленных уголков континента. Море без труда входит в жизнь обращенных к нему миров и особенно таких обширных блоков суши, как полуострова. Тем более что линии соприкосновения полу­островов с разделяющими их морскими пространствами чрезвычайно растянуты. Полуострова представляют собой отдельные континенты: Иберийский полуостров, Италия, Балканский полуостров, Малая Азия, Северная Африка, которые внешне кажутся неотделимыми от Афри­канского материка, но на самом деле отгорожены от него громадой Са­хары. То, что сказал Теобальд Фишер об Иберийском полуострове — «Это самостоятельный мир», — можно отнести и к другим полуостро­вам, которые похожи друг на друга и составлены из одинаковых компо­нентов: непременных гор, плоскогорий, равнин, из цепочек побере­жий и верениц островов. Сходство их ландшафтов и обычаев вызывает невольные ассоциации между ними. Упоминания о Средиземноморье, его климате, его небе, вызывают в воображении блестящие образы... Все они относятся к этим большим блокам суши, более или менее вытя­нутым в длину, но выдвинутым именно в море. Западные путешествен­ники судили обычно о Внутреннем море именно по этим странам — Италии и Испании. И было бы, конечйо, ошибкой вслед за ними пере­носить первые впечатления, составившиеся в ходе знакомства с этими привилегированными мирами, на все Средиземноморье в целом. Да, существенная часть. Но не все.

Ведь между полуостровами лежат связывающие их страны: на бере­гах Лионского залива — Нижний Лангедок и долина нижней Роны, эта своего рода Голландия; на Адриатике — Нижняя Эмилия и Венето;

еще восточнее, на север от Черного моря — безлесные и голые терри­тории, протянувшиеся от устья Дуная до оконечности Кавказа; наконец, уже на юге — весьма протяженная полоса берегов, к которым иногда труд­но пристать, простирающаеся от южной Сирии до Габеса и Джербы в Ту­нисе, растянутый и бедный фасад чуждого Внутреннему морю мира.

Этому не противоречит то, что полуострова располагают самыми богатыми в средиземноморском пространстве человеческими ресурса­ми и возможностями. Их роль решающая, они устанавливают правила игры, они накапливают силы, а затем каждый в свое время их растрачи­вает; это своего рода личности, если употребить выражение Мишле, примененное им к Франции, но притом личности с более или менее развитым самосознанием. Их тяготение к единству очевидно, однако у них нет той последовательности и веры в себя, которая была у Франции эпохи Валуа, нет таких бурных порывов политической страсти, ко - торые вспыхивали, например, в 1540 году, когда от власти был отстра - нен Монморанси, сторонник сотрудничества с Габсбургами 22 ; или во время длительного кризиса 1570—1572 годов, который был останов - лен, хотя и не разрешен, Варфоломеевской ночью; или во время друго - го кризиса, еще более показательного, разразившегося на исходе столе - тия и принесшего молниеносный успех Генриху IV.

Но, быть может, патриоты этого полуостровного единства, предопре­деленного природой, стремились к нему с такой же страстью, как и сторон­ники объединения Франции, не столь явно предначертанного свыше?

Проявления испанского национализма не менее очевидны, чем французского. Из-за него в 1559 году оставили свои посты все советни­ки Филиппа II неиспанского происхождения. Это ему мы обязаны мно - гократно повторяемым суждением о французах того времени, что им нельзя доверять, что они забияки, спорщики, что они готовы отступить при первой неудаче, но упорствуют в своих притязаниях и настаивают на достигнутом. Этот национализм далеко не был однороден или широ - ко распространен. Лишь постепенно, год за годом переживая времена великих свершений, он предстает в полном свете, вырабатывает свои каноны, цепляется за призрачную имперскую идею. В такой сложной форме он набирает силу не при Карле V или Филиппе II — его создате­лях, но только в XVII веке, когда империя уже клонится к закату, во времена короля-«Светила», Филиппа IV, и его советника, графа- герцога Оливареса, в эпоху Веласкеса, Лопе де Веги, Кальдерона.

В Италии все обстоит сложнее. Однако невозможно отрицать на - блюдающегося и здесь подъема национального чувства, по крайней мере чувства гордости за принадлежность к итальянской нации, выте - кающей из убеждения каждого итальянца, что он принадлежит к само - му цивилизованному миру, в прошлом покрывшему себя неувядаемой славой. Но так ли плачевно обстоят дела в настоящем? «Нам целыми днями твердят, что испанцы и португальцы открыли Новый Свет, в то время как первыми проложили для них дорогу мы, итальянцы», — пи­сал Банделло в начале одной из своих новелл 22 . Историк Токко стара­тельнейшим образом описывает горечь и раздражение итальянских патриотов (опередивших в этом качестве свое время), вызванные под - писанием договора Като -Камбрези, который положил конец свободе Апеннинского полуострова и предопределил окончательную победу испанцев 22 . Как тут не вспомнить об унитаристских мечтаниях, о крике души Макиавелли, о Гвиччардини, который представил недавнее итальян­ское прошлое в виде единого и цельного блока 228 ? Эти разрозненные при­меты указывают все же на наличие чувства национального единства.

Есть и еще один, более важный признак (поскольку политика непо - средственно на него не влияет), — это расцвет тосканского языка. То же самое относится к кастильскому наречию, которое в XVI веке распро­страняется по всему Иберийскому полуострову. В качестве литера - турного языка его используют арагонские писатели эпохи Карла V. Один арагонский дворянин, современник Филиппа II, пишет свою книгу памятных записей на кастильском 22 . Этот язык завоевывает себе место даже в лиссабонских литературных кругах в славные времена Ка - моэнса. В то же время на нем говорят представители высших классов всей Испании, и за оборотами речи, сюжетами кастильской литера­туры тянутся ее религиозные сюжеты, формы ее культа: любопытна история святого Исидора, местного мадридского святого, который да­же в Каталонии вытесняет старых святых, святого Авдонна и святого Сенна, покровителей многочисленных братств. В каждой стариной церкви стоят их статуи, но каталонские крестьяне в XVII веке забро-