Джессика Браун - Поговорим о дыхании. Дар, который мы не ценим

Фишер раздает стартовые майки — ни дать ни взять лыжный магнат, пригласивший тридцать ближайших друзей на большую вечеринку на склонах. Моя — сигнально красная, с цифрой один. Ух ты! Наполнение пульса девяносто пять процентов. «Марш!» — командует Фишер. Три часа назад снег был мне врагом. Теперь мы суперкрутая команда. Половина трассы — передо мной только одна лыжница. Тщеславие распирает меня — как раз перед виражом! — и со всей силой бросает в снег. Я сижу на заднице, как подстреленный аист, и пытаюсь подняться на ноги, пока остальные пролетают мимо. Хорошо еще — никого не зацепила с собой.

И вот мы на стрельбище. Снова дурацкая длинная винтовка. Рука дрожит: десять процентов боли, девяносто страха. Попадаю лишь раз, делаю двадцать штрафных приседаний — по пять за каждый промах, — прежде чем моей команде будет разрешено двигаться дальше. Кстати, о «природном таланте»! На втором круге я обхожусь без падений и всего десятью приседаниями. Больше бы я и не выдержала, взывает о милости моя филейная часть. Даже невероятно быстрой замыкающей такое не под силу. Солидное седьмое место: мы последние. Но у Фрица Фишера нет проигравших. Он всех награждает банданами: «Никого не пропустил?» Фото на память. Рукопожатия. «Будьте здоровы! Счастливого возвращения!» Наша группа уже не команда.

Винтовка упакована, но лыжи пока не снимаю. Качусь вдоль зрительских трибун: левой, правой, левой, правой. Кто-то придерживает мою палку. Фриц Фишер. «Почему кисти не в петле? — спрашивает он, кивая на палки. — Смотрите, надо вот так!» Я берусь правильно. «Так и знал, — смеется Фишер. — Природный талант!»

Томаш Оберхубер уже больше четырех минут, не двигаясь, лежит на воде лицом вниз. Верхняя часть туловища начинает подергиваться. В крови австрийского спортсмена скопилось опасное количество углекислого газа. Организм пытается избавиться от него этими накатывающими судорожными импульсами: мышцы вокруг легких сокращаются, стараясь спровоцировать вдох. Оберхубер, с фигурой марафонца, сдерживает его силой своей воли. Штефани Айхнер, курирующая погружения в инсбрукском крытом бассейне, склоняется над ним. «Четыре тридцать», — сообщает она, не отрывая взгляда от циферблата. Большинство может задерживать дыхание максимум на одну-две минуты. Однако фридайверы вроде Оберхубера и Айхнер снова и снова расширяют границы человеческих возможностей.

Фридайвинг — старейший из всех известных видов ныряния. Исторические источники дают представление о ловцах губок и жемчуга в Древней Греции за пять столетий до Рождества Христова. Тот, кто задается вопросом, откуда пошли легенды о морских нимфах, возможно, найдет ответ, взглянув на фото японских ама. Вплоть до пятидесятых годов прошлого века эти ундины традиционно ныряли в одной набедренной повязке: завязанном узлами лоскуте ткани на манер трусиков танга. На корейском острове Чеджудо тоже есть свои нереиды: хэдё. В наше время «упакованные» уже в неопрен ныряльщицы до семи часов в день достают из холодной воды морских ушек или морских ежей. Их погружение длится не более двух минут, а достигает до двадцати метров глубины. Ныне это вымирающее ремесло. В давние времена мужчины и женщины ныряли наравне, но в XVII веке морской промысел обложили высокими податями, и мужчинам работа стала невыгодна. Они занимались домашним хозяйством и детьми, а женщины, с которых налог не взимали, стали в семье кормильцами. Хэдё учатся плавать совсем малышками, а подростками — нырять. Правила безопасности передаются из поколения в поколение: не нырять слишком глубоко, не задерживаться под водой дольше ста двадцати секунд, в промежутках достаточно отдыхать. А вот у ловцов жемчуга с архипелага Туамоту во Французской Полинезии такой традиции нет. Они ныряют глубже — до сорока метров — и дольше. В итоге около двадцати процентов из них страдают редкой формой кессонной болезни, которую здесь называют таравана, в переводе — что-то вроде «сдвинуться». Симптоматика от болей в конечностях до слепоты и часто с летальным исходом. Хэдё же, напротив, усовершенствовали распределение по времени и теперь выполняют до двухсот пятидесяти погружений в день без ущерба для здоровья. Но что ни говорите, их работа трудна, поэтому юные кореянки всё чаще обходят это занятие стороной. В 2006 году лишь двое хэдё были моложе тридцати, а сегодня свыше восьмидесяти пяти процентов старше пятидесяти лет. Некоторые выходят на подводную охоту и в восемьдесят. ЮНЕСКО защищает хэдё и их ремесло как нематериальное культурное наследие. Туристические фирмы извлекают из зрелища «морских нимф» свою выгоду: стоя на берегу острова Чеджудо, туристы могут слышать «пение сирен». При погружении хэдё выдавливают задержанный воздух через губы трубочкой. С одной стороны, это снижает стрессовую нагрузку на организм, а с другой — дает сигнал другим ныряльщицам: всё в порядке.

В инсбрукском крытом бассейне между тем Штефани Айхнер передает коллеге обновленные данные: четыре пятьдесят. Девчушка в полосатом купальнике бежит вдоль бассейна. Увидев фигуру в черном неопреновом костюме, неподвижно лежащую на воде, она резко тормозит. Затаив дыхание, таращится на воду. Потом взвизгивает: «Вау!» — и стремглав летит за отцом. А Оберхубер кончиками пальцев осторожно нащупывает стенку бассейна. Пережидает. Тянет руки наверх, к бортику. Опускает ноги на дно. Если встать во весь рост, то воды в лягушатнике будет как раз по бедро. Он сидит на корточках, лицо еще под водой. Его мускулистая шея накачивается, будто на глубоком вдохе. «Пять пятнадцать», — сообщает Айхнер.

Айхнер — каштановый конский хвост и бледный цвет лица, — как и Оберхубер, член Инсбрукской ассоциации фридайвинга в апноэ. Из-за отсутствия клубного бассейна они встречаются в городском, чтобы тренировать задержку дыхания в статике. Дисциплина «Static apnea» — одна из немногих, где фридайверы соревнуются друг с другом. Цель: задерживать дыхание как можно дольше. Конечно, это самое простое из всех соревнований — даже дети меряются здесь силами, — но и самое важное. Видом спорта ныряние в апноэ стало благодаря итальянскому офицеру авиации Раймондо Бухеру. Бухер вообще был рисковым парнем: мастер высшего пилотажа, подводный охотник, альпинист. И изобретатель. Именно он сконструировал первую камеру подводной киносъемки. По легенде, в 1949 году он похвастался в одном из баров на Капри, что во время подводной охоты нырял без сжатого воздуха на тридцать метров. Сидевший напротив Энио Фалько не хотел верить. Закон Бойля — Мариотта опровергал его утверждение. В 1662 году закон сформулировал английский физик Роберт Бойль, а в 1676 году его французский коллега Эдмо Мариотт подтвердил экспериментально. Закон гласит: объем газа при постоянной температуре обратно пропорционален давлению. Что это означает для легких, наглядно демонстрирует наполненный шестью литрами воздуха шар при погружении под воду. Шесть литров примерно соответствуют общей емкости легких, то есть количеству, которое обычный человек может вместить в свою грудную клетку. Итак, если погружаться с шестилитровым шаром, давление воды будет сжимать воздух. Процесс начинается почти сразу под поверхностью. Кстати, именно поэтому дыхательную трубку редко делают длиннее пятидесяти сантиметров: уже через метр легким не хватает сил дышать, преодолевая сопротивление веса, сдавливающего тело. На глубине двадцати метров и давлении три бара объем шара составляет всего два литра. У ныряльщика воздух в легких тоже сжимается. Где-то между двадцатью пятью и тридцатью пятью метрами под поверхностью давление извне столь велико, что по закону Бойля — Мариотта по дыхательным путям уже ничего не вывести. Чего, однако, не знали ни Раймондо Бухер, ни врачи его времени: человеческие легкие функционируют не как один большой пузырь, а как несколько миллионов маленьких пузырьков. По мере того как при погружении они сжимаются, окружающие их капилляры наполняются кровью. Эти тонкие газопроницаемые сосуды меняют свою структуру, чтобы выдержать неимоверную нагрузку, и таким образом дают нам возможность нырять на большую глубину. Потому что, в отличие от воздуха, жидкость не сжимается. Тому, кто брал с собой в самолет пластиковую бутылку воды, известен эффект: если ее не открывать, она прекрасно выдерживает полет. А стоит из нее отпить, бутылка сминается. Пока капилляры наполняются кровью, они возводят вокруг альвеол бастион — и общий размер легкого сохраняется.