Дмитрий Филиппов - Беспощадная психиатрия [Шокирующие методы лечения XIX века]

Разница между «приютом» и «больницей» примерно та же, что между русскими словами «ухаживать за больным» и «лечить больного». Строго говоря, врачам в приюте делать нечего, потому что там содержатся неизлечимые люди.

Но главная проблема была не в том, что, в отличие от Германии, в США нет клиник, подходящих для изучения психических болезней, а были только приюты, где скапливались сотни людей на безнадежных стадиях болезни. Проблема американской психиатрии (свойственная и другим западным национальным психиатрическим школам того времени) в том, что в ней практически ничего не происходит в научном отношении.

«Психиатрия отстает от всех других отраслей медицины как в отношении ценных фактов, так и в отношении научных теорий; ей не хватает даже спекуляций и гипотез, плодотворных ростков научного прогресса <���…> Эта критика исходит от представителей других направлений медицины, и среди них особенно выделяется невролог, который, погруженный в свою собственную ограниченную и, с его точки зрения, самую важную науку, забывает, что прогресс психиатрических исследований зависит от его достижений» [265] Van Gieson. P. 58. .

Иными словами, за неразвитость психиатрии отвечают те, кто до сих пор не предоставил ей материал для обобщений. Неврологи, бросающие камни в психиатрию, сами виноваты в том, что у психиатрии такой узкий научный базис. В будущем психиатрия, как говорит Ван Гизон, будет «королевой нейро-патологических и психологических наук». В ней будут сведены в единый комплекс знания, собранные всеми специалистами, которые занимаются различными аспектами нервной системы и поведения человека.

Но это в будущем. На момент написания этих слов Ван Гизоном положение психиатрии было далеко от королевского. Ван Гизону нужно было убедить чиновников в том, что в современной психиатрии все плохо, и одновременно объяснить, почему необходимо поддержать создание психиатрического научно-исследовательского института. Как пример депрессивного состояния психиатрии он приводит слова своего коллеги-психиатра: «Кажется, мы продвинулись так далеко, как могли. Любой вопрос, будь то в неврологии или психиатрии, кажется исчерпанным. Нет ничего нового, над чем можно работать, и нет ничего нового, что можно добавить к уже известному» [266] Van Gieson. P. 60. .

На рубеже веков кризис профессионального самоосознания в психиатрии достигает высшей точки. Работа в приюте, а это была основная форма существования профессии, не имела никаких перспектив. Врачи уходили заниматься частной практикой, что было намного интереснее, особенно после появления психоанализа.

Разочарованность в терапевтических возможностях и неудовлетворенность темпом развития науки сформировали в психиатрическом сообществе атмосферу, которая помогла распространиться идеям евгеники. Популярность евгеники у психиатров объясняется пессимистическим отношением к возможностям своей медицинской отрасли. Поддержка евгенического движения психиатрами была проявлением интеллектуальной и эмоциональной реакции на собственное бессилие.

Генри Модсли на старости лет засомневался в том, что он верно выбрал профессию, и в том, способны ли психиатры хоть как-то помочь своим пациентам. Психиатры были деморализованы, в каком-то смысле переживали кризис идентичности. Ван Гизон даже предлагал отказаться от слова «психиатрия», настолько оно было дискредитировано к концу XIX в.

Психиатрические учреждения заняли в западном обществе место кладовки, куда складывают сломанные вещи, которые жалко выбросить. С точки зрения профессиональной психологии, это довольно вредно для врача-психиатра. Мало того что ты занимаешься чем-то неприятным и временами опасным, но ты к тому же и бесполезен, в лучшем случае твоя польза для общества сравнима с пользой от мусорщика, которому поручено убрать социальный «мусор».

Евгеника увлекала психиатров тем, что помогала забыть о своей терапевтической беспомощности. Психиатры поддерживали евгенические мероприятия — стерилизация «неполноценных» людей, ограничение браков с «неполноценными», ограничение иммиграции, — потому что результативных медицинских мероприятий для исправления демографической ситуации они предложить не могли. Профилактика важнее лечения, особенно тогда, когда лечение еще не придумано. Суть евгеники как раз и заключается в профилактике, в предотвращении падения качества человеческой расы.

Взлету евгеники помогло распространение идей немецкого биолога Августа Вейсмана (1834–1914). Один из основных тезисов Вейсмана, повлиявший не только на направление мыслей ученых-биологов, но и на общественных активистов, заключается в том, что изменения, произошедшие в организме родителей, не передаются их детям. Совсем необязательно делать из этого тезиса социально-политические выводы, но сторонники евгеники сделали такой вывод — носитель дурной наследственности , безусловно, передаст ее своим детям, в каких бы благотворных и духовно возвышающих условиях он ни жил. Следовательно, решающее значение для борьбы с социальным злом имеют не общественные реформы, а поощрение размножения хороших людей и предотвращение размножения плохих людей.

Социал-дарвинистам должны были понравиться такие мысли. С их точки зрения, психиатрические лечебницы или приюты, да и вообще все виды социальной помощи, в особенности за государственный счет, помогают выжить тем, кому не благоприятствует природа. Не надо мешать природе отбраковывать неприспособленных живых существ.

В Британии социал-дарвинисты волновались по поводу того, что в высшем классе рождаемость снижается, а в низших классах, наоборот, сохраняется высокой. Дополнительное усиление социал-дарвинистской панике придала Англо-бурская война (1899–1902), во время которой выяснилось, что британская молодежь призывного возраста удручающе слаба и болезненна.

В этом отличие британской евгеники от американской: британцев беспокоило то, что состояние здоровья молодежи не соответствует глобальной имперской миссии их государства. Второй аспект британской евгеники — вопрос классового дисбаланса — также был не актуален для демократической Америки. Американское евгеническое движение в большей степени концентрировалось на других проблемах: как влияет на общество иммиграция плохих иностранцев и как быть с ростом государственных расходов на поддержание социальных программ. До того как «дегенераты» вымрут, они обычно рожают относительно большое количество детей, не способных адаптироваться к самостоятельной жизни. Для государства и частных благотворителей это означает постоянный — с учетом притока плохих мигрантов — рост расходов на помощь слабым и больным.