Неизвестно - Шелест Да не судимы будете

Мы всей группой стояли на пригорке и наблюдали это побоище, варварское, но традиционно русское. Зрелище само по себе было захватывающим. Бой продолжался около часа. Одна «стенка» была сломлена, дрогнула, отступила, и бой прекратился. В итоге боя — два человека были убиты и не­сколько человек получили увечья и ранения. Но никто ни к кому не предъявил претензий, так как бой был совершенно добровольный. Нашу же группу порицали за то, что мы не смогли «убедить» односельчан отказаться от кулачного боя.

Во время нашей практики был еще один инцидент: нашей группе совместно с местным активом было поручено провести акт «антирелигиозной» пропаганды — в одном из сел снять колокола из действующей церкви, «чтобы звон колоколов и поп своими проповедями не одурачивали народ». Накануне тщатель­но обсудили все организащюнно-технические меррприятия и саму технику снятия колоколов. Но когда мы рано утром прибыли в село со всем своим «снаряжением», то увидели возле церкви множество народа. Мужики большой группой стояли поодаль, женщины поближе к церкви. Когда же мы начали приближаться к нашему «объекту», то по какой-то неведомой команде женпщны двумя кольцами оцепили церковь. Одна груп­па — внутри церковной ограды, другая —· снаружи ее. Но когда мы подошли еще ближе, женщины повернулись к нам спиной, задрав подолы и стали к нам «раком». Нас все это буквально сшибло от срама и стыда. Мы просто остолбенели и, конечно же, отступили. Мужики, стоявшие поодаль, зорко наблюдали за нашим поведением. И когда мы убрались восвояси, женщины приняли нормальную позу, а мы под общий хохот ретировались. Итак, нами не была вьшолнена «антирелигиозная акция» снятия колоколов с церкви.

Занимаясь в школе, я одновременно учился по отдельной программе по книгам «Вуз на дому». Начал готовиться к вступи­тельным экзаменам в один из вузов Харькова. Стороженко одобрительно отнесся к моим намерениям.

В нашей школе, как и везде, готовились к предстоящей чистке рядов партии. У нас проходила чистка в помещении школьного клуба, в присутствии всей партийной организации и беспартийных, их набиралось 350—400 человек. Комиссия по чистке из старых большевиков сидит на сцене как «судейская» коллегия. Секретарь комиссии ведет протокол почти стеногра­фически. Проходящего чистку приглашают на сцену, зачитьгоа- ют анкетные данные. Затем председатель и члены комиссии задают самые разнообразные вопросы. По анкетным данным: ще вступал в партию, кто бьш поручителем, почему ушел с одной на другую работу. О родственниках, вплоть до третьего поколения, о связах с заграницей, об участии в опозициях, о религиозных убеждениях. Особо интересовало семейное поло­жение: если женат, то как относишься к семье. Если не женат, то почему. Спрашивали об отношении к выпивке, к работе и учебе, к политической подготовке и общей политической и идеологической ориентировке, к вьшолнению партийных на­грузок. Затем комиссия обращалась к присутствующим в зале с вопросом: «У кого есть какие вопросы к проверяемому?». На все вопросы проверяемый обязан дать четкие и предельно ясные ответы. Тут уж не скажешь, что вопрос задан «не по существу». Партийный билет проверяемого находился в руках председателя комиссии. Когда проверяемый ответил на все вопросы и их уже больше нет ни у комиссии, ни у присутствую­щих, объявляется решение комиссии по чистке рядов партии: «Считать, что такой-то товарищ чистку партии прошел». Воз­вращается партийный билет, и ты сходишь со сцены в зал под аплодисменты.

Прошел и я чистку, и прошел хорошо, но волнения были. Сама процедура массовости, торжественности и строгости за­ставляла тебя волноваться. Были и такие, которые не проходи­ли чистки. Им партийный билет не возвращался, а всенародно объявляли, что по таким-то мотивам чистку не прошел, из партии исключается. Решение комиссии по чистке можно было обжаловать в вышестоящие партийные органы, но, как прави­ло, оно оставалось в силе. Не берусь точно утверждать, но по этой чистке «отсеивалось» до 15—20% от всего состава партии. Чистка партийных рядов, открытая перед всем народом, была строгим и действенным контролем чистоты партийных рядов и грозным предостережением ее «засорения» разного рода про­ходимцами, карьеристами, льстецами, приспособленцами, не­добросовестными людьми в работе, пьяницами, морально неу­стойчивыми элементами, политически и идеологически не под­готовленными людьми, случайно принятыми или специально «пролезшими» в ряды партии. Все это поднимало авторитет члена партии и в целом ВКП(б).

Наступили летние каникулы 1930 года. Слушатели школы разъехались кто куда: кто домой, а кто на отдых, к морю. Я же с группой моих товарищей сижу как окаянный, готовлюсь к экзаменам. Подал я документы в Институт народного хозяй­ства (ИНХОЗ). Почему именно в этот вуз, даже сам толком не могу объяснить. Очевидно, потому, что этот институт в Харь­кове, да, пожалуй, и на Украине, был самым популярным вузом. В нем была самая крупная партийная организация и са­мая боевая по борьбе с троцкизмом, правыми и левыми уклона­ми, самый боевой студенческий и профессорско-преподаватель­ский состав. Кроме того, шел разговор, что ИНХОЗ готовит будущих «красных директоров» предприятий. Все это вместе взятое не могло не привлекать, тем более еще когда разыгрыва­ется фантазия молодости.

Держу экзамен — все идет неплохо, но вот по письменной математике получаю двойку, и в приказе по зачислению моей фамилии нет. Огорчен до слез. В школу возвращаться совестно, просто стыдно. Решил совсем оставить учебу, возвратиться на железную дорогу и стать машинистом паровоза — это моя старая мечта. Но таких, как я, «неудачников», набралось 30 человек,— почти все коммунисты, большинство рабочих, мно­гие уже успели поработать на партийной, хозяйственной и ком­сомольской работе. Мы собрались и пошли в ректорат институ­та всей компанией забрать свои документы и заодно заявить свой протест и возмущение, что в вуз принимают только интел­лигенцию да и маменькиных и папенькиных сынков, а, мол, рабочей молодежи в вузы доступа нет. Причем многие из нас серьезно допускали мысль, что нас «зарубили» специально на экзаменах.

Возмущениям нашим не было предела. Нас внимательно выслушал ректор ИНХОЗа Содин. По национальности еврей, старый коммунист, по-настоящему партийный человек. Он ви­дел, что такую группу упускать нельзя. Вместе с тем для учебы в вузе достаточной подготовки по точным наукам у нас не было. Содин нам подал мысль: организовать из нас специальную ускоренную группу рабфака, и через пол год а усиленной подго­товь мы будем зачислены студентами вуза. Содин своим пред­ложением поколебал наши намерения забрать документы. Его настойчивость и убедительные доводы взяли верх.