Неизвестно - Шелест Да не судимы будете

Итак, мы всей группой стали студентами рабочего (факульте­та.. Сбывается моя мечта и надежда, что я стану студентом настоящего вуза. Специальная группа рабфака по своему соста­ву, подготовке и возрасту была довольно разнообразна: были рабочие, крестьяне, служащие, членов партии 18 человек, остальные комсомольцы. Среди нас были и великовозрастные «дяди» по 30—35 лет, а самому старшему среди нас латышу Станиславу Сурелю, члену партии с 1917 года, было 45 лет. В дни становления Советской власти он был первым военным комиссаром и военным комендантом города Харькова. У этого человека была неодержимая жажда и стремление к знаниям. Ему все давалось тяжело, к тому же он работал на ответствен­ной хозяйственной работе, но он честно и добросовестно одоле­вал все и «грыз гранит науки». По своему характеру это был добрейший человек, кристально честный, хороший старший товарищ.

Главными для нас дисциплинами были математика, физика, химия, русский и немецкий языки. Преподавательский состав на редкость был подобран хорошо. Внимательные, требователь­ные, с каким-то особым педагогическим подходом. Занимались мы много и упорно. Тогда была мода заниматься бригадным методом Бригада комплектовалась на добровольных началах, но преподаватели все же следили, чтобы силы по знаниям распределялись равномерно. Бригада из 5—6 человек совместно готовила уроки, сдавала зачеты и экзамены. Преподаватель же спрашивал с каждого в отдельности. Но если кто из членов бригады не знал предмета, то за это нес ответственность брига­дир и ему за это доставалось. Мне тоже приходилось быть бригадиром, и это было нелегким делом нести ответственность не только за себя, но за каждого члена бригады.

Шесть месяцев напряженной, трудной и упорной учебы прошли, казалось, быстро. Проведены экзамены, собеседова­ние, и нас зачислили студентами ИНХОЗа. Я по своему соб­ственному желанию выбрал факультет по металлургическому профилю. Вскоре ИНХОЗ был переименовал в Инженерно­экономический институт.

После окончания рабфака учиться было гораздо легче, хотя и не без определенных трудностей. Не оставлял и обществен­ную работу. Меня избрали членом бюро комитета комсомола института, а вскоре и секретарем комитета комсомола и членом парткома института. Стипендия была маленькая, всего 35 руб­лей. Ее хватало на пропитание, и то лишь на винегрет, халву и хлеб — это в основном было студенческое питание того времени. Прямо скажем, подчас жилось просто впроголодь. А еш;е приходилось помогать престарелым родителям. Поэтому приходилось подрабатывать разгрузкой и погрузкой железнодо­рожных вагонов, что давало в месяц по 20—25 рублей.

По поручению ЦК ЛКСМУ мне и еще одному студенту старшего курса нашего института было поручено написать бро­шюру об опыте работы комсомольско-производственной ком­муны на заводе «Серп и молот». Книжечка была нами написана и издана, по отзывам, получилась неплохая, нам даже был выплачен годорар по 150 рублей. Правда, впоследствии, спустя почти 6 лет, мне чуть было не предъявили обвинение в «левац­ком загибе» за эту брошюру.

Получил печальное известие — в телеграмме сообщалось, что умер мой отец. Отца я любил и глубоко уважал за его мужество, честность, неподкупность, за смелость в военных действиях в турецкой войне. Известие о его смерти меня очень огорчило, хотя я знал, что он последние годы болел. Отец умер на 92-м году жизни, покинул этот мир старый солдат, повидав­ший виды на своем веку. Мне отца было очень жалко, ушел из жизни потомок казацкого рода.

Мы с младшим братом Митей, который учился в Харько­вском университете, поехали на похороны отца, но, к великому огорчению, опоздали на сутки — подвела телеграмма. На похо­роны приезжал старший брат Яков, он тогда работал на желез­ной дороге на станции Лихая. Мы с братом до слез были огорчены, что не смогли проводить отца в последний путь и проститься с ним, взглянуть последний раз на его лицо. Пошли с братом на кладбище посмотреть могилу отца и под­править ее. И тут у меня родилась дерзкая мысль, неотступное желание посмотреть на отца. Я предложил Мите открыть гроб отца, посмотреть на него в последний раз и проститься с ним навсегда. Молодые, здоровые, мы решили совершить самостоя­тельно этот «акт». Через полчаса мы вскрыли гроб отца, посмотрели его и простились с ним. После этого у меня на всю жизнь запечатлелся образ отца. Никаких изменений и искаже­ний мы не заметили на его лице. Он как будто бы спал спокойно. Нам стало как-то легче, что отдали свой последний сыновний долг.

Говорили, что мы поступили с братом по-кощунски, нару­шив покой усопшего. Но по-другому мы поступить не могли, пусть простит нас отец. Горечь на душе и сердце огромная. Мать нам рассказала о последних днях его жизни. Он часто нас вспоминал, хотел видеть, наказал нам беречь нашу мать. Мать нам говорила, что отец умирал спокойно, в полном сознании, сделал все распоряжения по дому. Умер отец от «антонова огня» (так в народе называли заражение крови).

Простились мы с матерью, оставили ей денег немного и уехали в Харьков. Жизнь требовала своего.

Едем на производственную практику в Днепропетровск на металлургический завод имени Петровского. Увлекся техноло­гическим процессом всего металлургического цикла, много чи­таю литературы по металлургии, пытливо присматриваюсь — пытаюсь по крайней мере понять весь металлургический про­цесс. После доменного производства прохожу практику в марте­новском и прокатном цехах завода.

У меня зародилась дерзкая мысль написать краткую техни­ческую, популярную брошюру по доменному производству. Много упорного труда, и все же книжечка с чертежами, иллю­страциями, изложением технологического процесса доменного производства получилась. Рецензировал мою брошюру профес­сор Харьковского института стали Штерн. Я у него был на консультации несколько раз. Он ко мне очень доброжелательно относился и во многом мне помог. Говорили, что брошюра «очень удалась», а моя популярность в институте возросла. Именно тогда я решил связать свою судьбу с металлургической промышленностью, даже убедил сам себя в том, что я кое-что начал понимать в металлургическом производстве.

Но мечта одно, а жизнь всегда диктует свое. В 1932 году пригласили меня в ЦК ЛКСМУ, где предложили без отрыва от учебы быть редактором радиогазеты «Комсомолец Украины». Откровенно говоря, в этом деле я ничего не понимал, да и не было никакого желания идти на эту работу. Я отказывался от предложенного доверия. Все же меня утвердили редактором. Во всей 1^/гпей ^редакторской деятельности» меня основательно вы­ручал секретарь газеты, квалифицированный журналист, кото­рый в свое время работал еще в петроградских газетах. Он мне рассказьюал много интересных и забавных историй из своей старой журналистской деятельности. Относился ко мне очень хорошо, многому научил по приемам журналистики и газеткой техники. У нас были своя радиостудия, дикторы, отведенное нам время. Три раза в неделю в эфире звучал голос «Комсог мольца Украины». Газета пользовалась большой популярно­стью. Год работы редактором «Комсомольца Украины» мне многое дал для общего развития, политического и культурного кругозора.