Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

ВЛАДИМИР ПУТИН: ...Становление сегодняшней России — демократической, свободной и открытой — было бы немыс­лимо без плеяды ярких личностей, незаурядных людей, любя­щих свою родину. И Вы являетесь одним из тех, кто стоял у истоков коренного преобразования нашего общества и госу­дарства.

В решающие моменты новейшей российской истории Вы всегда вставали на защиту демократии, проявляя твердость и принципиальность в отстаивании своей гражданской пози­ции. Особое уважение заслуживает Ваша благородная рабо­та, которая помогает вернуть доброе имя жертвам полити­ческих репрессий. Желаю Вам, уважаемый Александр Никола­евич, и Вашим близким счастья, благополучия и всего самого доброго.

Как я понимаю, читатель может подумать, что эти выска­зывания я привожу для какой-то похвальбы самого себя. Бо­же меня упаси! За свою жизнь я столько начитался и наслу­шался хулы и хвалы, что накопил в себе некий иммунитет и к тому, и к другому. Не то чтобы окаменел, но восприятие окружающего шума нормализовалось. Дело в том, что каж­дый раз, когда в этой книге я обращался к анализу деятель­ности М. Горбачева и Б. Ельцина, к их личностным характе­ристикам, меня, повторяю, тревожил только один вопрос, а справедливы ли будут мои критические эскапады в адрес этих людей, сыгравших огромную роль в судьбе моей стра­ны, в ее преобразовании? И не рановато ли давать обосно­ванные оценки? И каждый раз я приходил к выводу, что мои колебания не имеют нравственного смысла.

Исторические личности, как правило, умеют или должны уметь владеть эмоциями, обидами, огорчениями и восторга­ми. Поэтому когда я размышляю о мере критики с точки зре­ния ее справедливости, характера и лексики, касающейся В. Путина, то не вижу никаких причин изменять своему принципу. Кроме того, я критикую не личность, а качество исполнения столь высокой должности, степень влияния это­го качества на судьбу России, за что я тоже несу свою долю ответственности.

Прежде всего, я вижу перед собой спрятавшегося в самом себе человека. Возможно, с умыслом, а возможно, эта черта идет от характера. Он воздвиг некую невидимую стену, тща­тельно укрывая свои замыслы, сомнения, нерешительность, а порой и растерянность. Привержен собственным догмам, по­лагая их истинами. К власти привык, хотя и устал. Опасно, ес­ли усталость перерастет в пофигизм. Недоверчив и обидчив. Отсюда и упрямство, равно как и непомерная вера в правоту собственных решений. Стратегическое мышление или его от­сутствие как бы укрыто туманом загадочности, а нарастаю­щая неуверенность выплескивается наигранной самоуверен­ностью, которая, как известно, родная сестра равнодушия.

Его политика носит многослойный характер. Он постоян­но делает странные движения навстречу традиционной рос­сийской «левизне» в общественном сознании. Но в то же время, как я уже писал, представил свою экономическую программу, достаточно либеральную. К сожалению, не обна­руживается понимания, что дорога к успеху только одна — продолжение комплексных либеральных реформ: свобода слова, независимый суд, гражданское общество, развитие людской инициативы через малый бизнес, обуздание чинов­ничьего произвола, беспощадная борьба с коррупцией. Хотя, возможно, виртуальное понимание и существует, но, види­мо, не хватает сил переломить сопротивление сталинокра- тии, да и преодолеть самого себя.

Когда я пытаюсь найти более или менее корректные опре­деления характера и деятельности Путина, я все время наты­каюсь на слова Анатолия Собчака. Они как-то смущают ме­ня. Мы дружили с Анатолием и доверяли друг другу. Недели за две до своей гибели он позвонил мне и сказал, что вскоре приедет в Москву. Надо поговорить, сказал он. Я задал ему только один вопрос — вопрос о Путине. Анатолий ответил, что подробно поговорим об этом, когда приеду. А сейчас ска­жу только, что он не способен на предательство. Что это оз­начает, осталось без ответа. Анатолия не стало.

Коренной вопрос России сегодня — восстановление дове­рия к власти, хотя бы минимального и относительного. Од­нажды у меня состоялась беседа с Путиным. В основном она касалась хода реабилитации жертв политических репрессий, но обсуждались и другие вопросы. Среди них — проблема доверия к власти. Она беспокоит президента. Но опять же боюсь, что многоопытный российский чиновник идею ук­репления элементарной дисциплины в сфере управления использует в целях усиления своего произвола, удушения свободы, а вовсе не для развития инициативы людей, что и мостило бы дорогу к доверию. Пока что расщелина между властью и народом расширяется.

Лично я не верю в особую судьбу России, ее исключи­тельность, в некий «третий путь». Мы обречены на ту же логику исторического развития, что и все народы мира, мы, если говорить об идеале, исповедуем те же ценности, что и все человечество. Но все это вовсе не отрицает того, что в развитии нашей страны есть свои особенности, сформиро­вавшие своеобразие культуры, характера, психологии народа. Об этом рассказывают тысячи страниц, написанных истори­ками, философами, экономистами, теологами. Здесь я хочу обратить внимание лишь на одну сторону характера моего народа. Его особенность становится чрезвычайно вырази­тельной, когда на наши головы обрушивается свобода.

Так было после обнародования практически первой Конс­титуции — Манифеста 17 октября 1905 года, объявившей по­литические свободы. Россия растерялась и пошла в разнос: анархия, смуты, убийства, поджоги. Громко запела свои пес­ни преступность. Справиться со свободой Россия не смогла.

Так случилось и во времена Февральской демократиче­ской революции 1917 года, провозгласившей принципы сво­боды и демократии. Россия вновь растерялась и снова поеха­ла в разнос: демагогия, анархия, нетерпимость, развал хозяй­ства, горлопанство вместо ответственности. И вновь Россия не сумела овладеть свободой. Результат: кровавая диктатура большевизма — одни нищенствовали, но вдохновенно песни пели, а другие — в лагерях и могилах гнили. Преступность стала государственной.

Бархатная мартовско-апрельская революция 1985 года вновь принесла свободы, но вновь Россия раскрыла глаза от удивления и растерялась. Повторились те же самые сю­жеты — опять преступность, коррупция, воровство, чинов­ничий произвол.

Особенно тревожно, что Россия впадает в растерянность не перед угрозой войны, не перед террором, не перед голо­дом, а перед свободой. Даже не считает ее высшим достояни­ем и национальной идеей. Вот тут-то и поставлена ловушка президенту. Она завернута в надежду, что торможение сво­бод ускорит ход экономических реформ. Едва ли! Возникает вопрос: дадут ли чиновники в этих условиях осуществить и экономическую программу? Номенклатурный крокодил обо­жает проглатывать любые разумные идеи. У номенклатуры — свои интересы и надежды, далекие от народных. Дебюрокра­тизация в управлении ей не нужна. Носы у номенклатуры — совершеннейшие биокомпьютеры, они точно угадывают вре­мя для своих действий и направлений ветра времени.