Неизвестно - Кублановский Год за год

Александр Кушнер отмечает вот эту черту Бродского: “доказывать каждый раз свои чемпионские возможности”. И метко указывает, что у Б. (как у Лермонтова или Байрона) были “завышенные требования к жизни”.

В чьих глазах и зачем Бродский хотел постоянно выглядеть чемпионом? Людей? Бога? Своих? На этом и подорвался.

Хотя что за глупый вопрос: зачем? А зачем Пушкин ревновал? А зачем Маяковский общался с Аграновым? У каждого свой путь к финишу, своя к нему скорость. И сетовать не имеет смысла.

30 июня, вторник.

Вчера поздно вечером — вдруг из открытого окна отеля, что у нас за углом, отчетливый женский голос:

— Да пойми ты, у них тут свои проблемы!

Видно, сидят там, в номере, поддают и спорят, соотечественники.

1 июля.

“Думать и говорить, что мир произошел посредством эволюции или что он сотворен Богом в 6 дней, одинаково глупо. Первое все-таки глупее. И умно в этом только одно: не знаю и не могу, и не нужно знать” (Толстой, 1910).

Поэзия постмодернизма — без темы. У большинства в нашем поколении тема еще была. Но борьба со смыслом (в самом широком смысле, включая и лирическую моральность) в постмодернизме становится стержневой у Пригова и его “команды”.

При этом постмодернизм на деле паразитирует, прилепляясь к подлинному, имеющему не слабеющий с годами энергетийный заряд. В поэзии это использование в хохмаческих целях-потугах классических лирических строк.

В изоискусстве — всякие инсталляции-“ингаляции” около (или на мотивы) шедевров. (Помню какую-то “установку” возле Изенгеймского алтаря; возле автопортрета Ван Гога — запамятовал где и проч.)

В оперном (а то и драматическом — напр., Стриндберг в Стокгольме) искусстве это сценография, не имеющая отношения к сюжету и дающая волю сценографу-режиссеру, не способному на самостоятельное творчество, интерпретировать и фантазировать сколько душе угодно, паразитируя на прекрасной музыке и подобающих ей словах.

Вчера мы видели такое действо в новой Опере на Басти. Польский композитор К. Шимановский написал в 1918 году оперу “Король Рогер”, сильная музыка, но сюжет запоздало-символистский — теперь это старики и старухи в плавках и купальниках, ползущие на четвереньках по прозрачной кишке (какое унижение для оперного артиста!), какие-то “Микки-Маусы”, утопленница в “формалине”, лакей с мобильником и т. д. и т. п. Но зал устроил потом овацию. И на сцену выскочил вихрастый, под мальчика, постановщик в куцем пиджачке и белых тапочках.

Нас пригласила Ася Муратова: Шимановский был поклонником “Образов Италии” (а учился в СПб.).

Пили потом красное вино за уличным столиком.

4 июля, суббота.

Какая-то непроясненная (или я чего-то не знаю) религиозность Юнга. В одной из лекций он говорит о “страшном прогнозе” в сне десятилетней девочки.

Прогноз чего? Судьбы. Значит, есть предначертанная судьба и во сне может приоткрыться ее финал. Предначертанная — кем? Очевидно, Промыслом. Т. е., говоря о “страшном прогнозе”, Юнг говорит о нематериалистической основе мира.

Внеконфессиональная религиозность — вариант суеверия?

6 июля.

Да-да. Черногория, Балканы! Два года назад прошла инсценировка “референдума об отделении от Сербии” — заговор местной бюрократической элиты с атлантистами. С перевесом в четыре процента — отделились. Теперь хотят в Евросоюз, в НАТО, ну и проч. И вводят с Сербией границу и таможню — свободолюбцы. Это еще глупей и трагичней, чем у нас с Украиной.

Земля, разрезанная по живому Западом и здешними корыстными холуями.

Может быть, мне не повезло, но воскресным утром — в церквах, и православной и у католиков (в Каторе на берегу залива), несмотря на призывные зовы колоколов, никого — кроме туристов. (Исторически — это был главный порт Сербии.)

Проплывали форт-остров, где сидел Милован Джилас (в устье бухты и уже в море). А у нас сажали за его книгу “Новый класс”, точнее, инкриминировали ее при посадке. Я читал Джиласа в середине 60-х, видимо, это была первая тамиздатовская антисов. книга в моих руках. Джилас — коммунист, романтик, но в ту пору это вполне соответствовало и нашему молодому мировоззрению. (Оказывается, М. Д. — черногорец.)

22 часа. Сейчас узнал: умер Аксёнов. (Последний раз виделись в Комарове два года назад).

7 июля, вторник.

Это был ушлый шестидесятник, но человек с обаянием и яркий талант.

Я от Васи видел много добра. Он первым привез мне из США письмо от Бродского с сообщением о скором издании моей книги (отобрали потом при обыске). Василий жил тогда еще на “Аэропорте”, дверь в спальню была распахнута, и там — впервые в жизни — увидел не традиционное белое, а цветное постельное белье темно-голубого оттенка; какой-нибудь 1978 год — а вот посейчас помню, как повеяло на меня, оборванца, цивилизацией и довольством.

Уходит шестидесятническая номенклатура, за спиной которой прожило всю жизнь уже мое поколение. Она собирала все урожаи, была себе на уме, но все же — имела человеческое лицо.

С утра — в горный Острожский монастырь. Паломничество, поставленное на поток. Ездили в небольшом, на 8 человек, автобусе по-над бездной. Среди нас — два придурка с лицами, опухшими от вчерашнего загула (один жаловался, что вчера сослепу дал таксисту 600 евро чаевых), — вот такие русские “паломники” на Балканах в 2009 г. от Р. Х.

Р-русские ребятушки, скупающие адриатическое побережье у братушек-черногорцев, в свою очередь вступающих в НАТО. Вот ведь какая непростая социально-политическая конфигурация.

10 июля.

Сербии попросту не позволили состояться как государству, способному играть вескую роль в Европе; как серьезному государству, не за страх, а за совесть дружественному России. Расчленили, унизили, лишили моря, психологически и геополитически опустили. При попустительстве России. Говорят: а что мы могли бы сделать? Могли бы, если б проявили — напряженно — характер. Да будь с нами Сербия — совсем другое было бы теперь у России геополитич. дыхание.

На глади залива, в бледном зное — остров; я раз глянул, другой — что-то “до боли” знакомое. Вертикальные кипарисы, стены — темное среди бледно-водного зноя. И вдруг я понял: да это же бёклинский “Остров мертвых”! Конечно, он. (“И „Остров мертвых” в декадентской раме”); всем говорю — никто не верит. Другое освещение, может быть, время года — но ни с чем не спутаешь эту вертикальную динамику и черноту кипарисов.

И ведь, впрямь, купил сегодня путеводитель, а там: “Остров — Св. Юрай, созданный природой, с одноименной церковью XVII в., кладбищем и древнейшим бенедиктинским аббатством XII в. Возможно, что именно этот таинственный остров <���…> вдохновил швейцарского живописца Бёклина” и т. п.

От движения туч и облаков — одни склоны темнеют, другие — высветляются. А потому пейзажная панорама — все время разная. И цвет вод, зыби — то свинцов, то зелен.