Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

Вот так я ответил своему приятелю и так отвечаю и тебе, любезный мой читатель...

Дабы пощадить ваши нервы, я не буду рассказывать о леденящем кровь ужасе той ночи, когда среди воя уральской метели совершалась подмена...

Скажу только, что ни Клавдия Ивановна, ни Николай Игнатьевич о подме­не не подозревали. Они понесли крестить младенца, не догадываясь, что несут крестить упыря...

Первые робкие подозрения возникли у них, когда младенец-Ельцин вдруг по­тонул в купели с освященной водой. Ведь даже простому, необразованному крес­тьянину известно, что именно так и отличают упыря, — он не тонет в обычной воде, но в освященной — сразу идет на дно.

И по обыкновению никто не спасает детей, ежели случилось такое, а, выждав, несут — все-таки сильны еще в народе пещерные предрассудки — на кладбище, чтобы забить в могилу младенца-упыря осиновый кол.

Разумеется, младенец-упырь, предоставленный сам себе в купели, никак не мог спастись...

Известен случай, произошедший в 1857 году в деревне Шумское. Опустив­шись на дно, младенец-упырь решил выпить всю воду, и это ему удалось, но его тут же — какая ужасная картина! — разорвало...

К счастью, младенцу-Ельцину не пришлось прибегать к крайним мерам.

Все-таки уже наступил тридцать первый год, в деревне Бутка была изба-чи­тальня, и просвещение уже проникло своими робкими лучиками в эту окутанную мраком невежества местность.

Родственники бросились к бадье и с трудом (как установил французский иссле­дователь Огюст Карне, удельный вес тела упыря возрастает прямо пропорциональ­но времени нахождения его в освященной воде) вытащили свое приемное чадо...

Что подвигло их к этому? Что заставило их переступить через вековые пред­рассудки?

Я полагаю, что немалую роль сыграло тут поведение батюшки.

Когда младенец-Ельцин камнем выскользнул из его рук, священник — вполне возможно, что он не только ничего не знал о законе, открытом великим Огюстом Карне, но и живого-то упыря впервые видел, — растерялся...

В его уже затуманенном алкоголем сознании произошел сдвиг.

Ему показалось, что он как будто и не брал никакого младенца, а просто так — сполоснул руки в купели...

— Ну, чего, православные... — вытирая их о рясу, спросил он. — Крестить-то еще кого надо или что, больше никого не настругали?

— Да ведь ты, батюшка... — задумчиво сказал, ковыряясь в носу, один из бут- кинских мужиков, — вроде бы этого... Вроде как ты ребятенка-то потопил уже, а?

— Чтой-то ты мелешь, православный, и сам не знаешь... — неуверенно возра­зил священник. — Выдь-ка ты лучше с шального места...

Но еще более растерялся священник, когда младенца-Ельцина все-таки отыс­кали на дне купели. И, возможно, кое-кто из мужиков сообразил, что тут дело не чисто, но, распаленные спором и чисто русским желанием во что бы то ни ста­ло, немедленно посрамить своего духовного пастыря, они предпочли не заметить столь явного знака, дружно принялись упрекать батюшку в пагубной наклонности к пьянству.

Это обстоятельство и спасло младенца-упыря.

Как сообщает сам Борис Николаевич, священник, стремясь загладить свой кон­фуз, подошел к нему и сказал:

— Ну, раз выдержал такое испытание, значит, крепкий будет...

И, как бы завершая крещение, быстро добавил:

— Нарекается у нас Борисом...

Мы говорили, что когда младенец-Ельцин потонул в купели, приемные родите­ли его начали кое о чем догадываться...

Но теперь, когда священник как будто «докрестил» его, они снова успокоились. Они так и «не поняли, в чем дело», как отмечает Борис Николаевич.

Замечание очень верное.

Тогда Клавдия Васильевна и Николай Игнатьевич действительно не поняли, да и не могли понять, что случилось...

Глава четвертая

Кто жил в сельской местности, тот знает, как трудно жить упырю в русской деревне...

Многовековая отсталость от цивилизации, рабская психология, пронизываю­щая каждую клеточку деревенского бытия, мешают нормально развиваться всему, хоть сколько-нибудь отличному от убогого ординара.

Вспоминаешь многочисленные предания о горестной судьбе деревенских упы­рей, и становится жутковато — ведь такая судьба ждала и Бориса Николаевича. Всеобщее отчуждение, ожесточенная травля, самое грубое попрание всех прав и свобод личности...

Вся глубина российской отсталости в этом вопросе отражена в толковом сло­варе Владимира Даля.

«Упырь, — написано там, — перекидыш, перевертыш, оборотень, бродящий по ночам ведьмаком, волком или пугачем и засасывающий людей и скотину; кро­восос (вампир?); злые знахари по смерти бродят упырями, и, чтобы угомонить их, раскапывают могилу и пробивают труп осиновым колом».

Вот, эта лавина многовековых предрассудков должна была неминуемо обру­шиться на маленького Борю...

«Детство было тяжелое... — мужественно признается он в своей «Испове­ди». — Еды не было».

И хотя из дальнейшего повествования становится ясно, что вначале малень­кий Боря до смерти засосал отцовскую лошадь, а потом и коровёнку, но жалоба Бориса Николаевича на недостаток питания не кажется нам преувеличением. Еще в восемнадцатом веке выдающийся немецкий исследователь Томас Щютц уста­новил, что одной только животной крови недостаточно для нормального развития организма подрастающего упыря. Отсутствие в его рационе человеческой крови может привести к необратимым изменениям в психике и даже физиологии.

Поэтому-то Клавдия Ивановна и Николай Игнатьевич, всерьез обеспокоенные здоровьем ребенка, и решили уехать из деревни.

«В 35-м году, — пишет Б.Н. Ельцин, — когда уже и корова сдохла», родители переехали в Пермскую область на строительство Березниковского калийного за­вода. Поселили их в бараке, где был «общий коридор и двадцать комнатушек».

Я не хочу идеализировать стройку...

Та же пещерная мораль царила здесь, а в бараках отсутствовали самые элемен­тарные для цивилизованного общества удобства...

Но с едой для маленького Бори стало получше. С утра взрослые уходили на работу и четырехлетний Боря получал возможность во время детских игр пить кровь своих сверстников. Высокая детская смертность тогда ни у кого не вызыва­ла подозрений.

Очень скоро Боря окреп и сделался признанным заводилой у местной детворы. Каждый день он придумывал что-нибудь веселое и необычное...

Это Боря научил ребят перебираться на другой берег Зырянки, прыгая по плы­вущим бревнам.

«Ловкость нужна для этого неимоверная, — с удовольствием вспоминает Бо­рис Николаевич сейчас. — Наступишь на бревно, оно норовит крутануться, а чуть замедлил секунду — уходит вниз под воду, и нужно, быстро прыгая с одного брев­на на другое, балансируя, передвигаться к берегу. А чуть не рассчитал — бултых в ледяную воду, а сверху бревна, они не позволяют голову над водой поднять».