Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

Сам маленький Боря чувствовал себя под водою неплохо, он уже знал, что в такой воде никогда не потонет, но его приятелям приходилось несладко. Только к весне выносили воды Зырянки детские трупики...

В веселых детских играх, невольно сравнивая себя с остальными сверстниками, и открывал Боря все новые и новые способности, заложенные в нем от природы.

Этот процесс почти интуитивного познания самого себя был сладостным и упоительным...

И вот тогда-то едва не совершилось непоправимое.

Возможно, Боря, увлекшись, забыл про осторожность, возможно, классная ру­ководительница почувствовала что-то необычное, но она застала Борю, когда тот высасывал кровь у очередного приятеля.

До сих пор Борис Николаевич с ужасом вспоминает об этом моменте своей биографии:

«Учительница была кошмарная. Она могла ударить тяжелой линейкой... могла унизить...».

Подобного посягательства на свою свободу, на свое право вырасти упырем Бо­рис не мог вынести.

«Я стал ходить всюду: в районо, гороно... Кажется, тогда первый раз узнал, что такое горком партии. Я добился создания комиссии, которая проверила работу классного руководителя и отстранила ее от работы в школе».

Как полагают некоторые исследователи, учительницу вскоре посадили.

Поражает скромность Бориса Николаевича.

Сухо, почти протокольно излагает он факты биографии. Дескать, пошел, напи­сал куда следует, злую учительницу убрали...

Но это ведь только на словах легко, а в реальной жизни?

Сколько тут скрытого драматизма!

Мы знаем сейчас, что в те годы тиран Сталин развернул неслыханные гонения на упырей, еще недавно бывших его товарищами по партии. Он убирал их — какая неслыханная жестокость! — райкомами, обкомами, целыми упыриными съездами.

Страшно и подумать, что стало бы с Борисом Николаевичем, если бы волна тиранических чисток докатилась к тому времени до Березников...

К счастью, этого не произошло.

Даже напротив.

Беседы с местными упырями из горкома и районного управления НКВД ока­зались чрезвычайно полезными для Бори. Взрослые товарищи узнали мальчика и с тех пор уже не спускали с него глаз, заботливо следя за успехами своего юного собрата.

В восьмой класс осенью Боря пошел уже в другую школу.

Глава пятая

Момент осознания своего предназначения, важный в любой биографии, в био­графии Бориса Николаевича Ельцина особенно важен.

Еще вчера, кажется, ты вынужден был скрывать свое естество, еще вчера таил­ся со своими необыкновенными потребностями, а сегодня взрослые дяди, занима­ющие ответственные посты, ведут с тобой задушевные разговоры и ты вдруг уз­наешь, что упырями были Лев Давидович Троцкий и творец нашей Конституции Николай Иванович Бухарин...

— Лев Давидович?! Николай Иванович?!

— Да, да! Когда они были маленькими, тайком высасывали кровь у приятелей!

— А маршал Тухачевский? — охваченный волнением спрашивал Боря.

— Да, Боря, да! Маршал Тухачевский тоже был упырем, пока его не расстре­ляли. Упырь и Лаврентий Павлович Берия... Сейчас ты заучиваешь, Боря, биогра­фии выдающихся деятелей партии и даже не догадываешься, что ты, выросший в простой русской семье, тоже можешь стать вровень с ними... Но это не просто, Боря, ох не просто. Тебе очень многому нужно научиться.

Юноша Ельцин слушал эти слова и боялся поверить им.

То, что казалось ему слабостью, то, что еще вчера он осознавал как некий тай­ный порок, оказывалось вовсе не пороком, а совсем наоборот — делом, достой­ным любого великого революционера, преобразователя этой погрязшей в отста­лости страны.

Смышленый юноша быстро сообразил, что уже сама упыриная сущность воз­носит его из массы Васек и Петек на новую, недостижимую высоту!

Нет-нет.

Пока еще нельзя было выйти и гордо объявить всем: смотрите, завидуйте, я — упырь Советского Союза! Но зато об этом уже знают те, кому положено знать. От­ветственные партийные дяди, сидящие в кабинетах за дубовыми дверями, знают, что восьмиклассник Боря Ельцин такой же, как товарищ Троцкий, как Бухарин, такой же, как маршал Тухачевский! Осознание этого факта наполняло юношу ли­кующим торжеством.

И еще, наверное, выходя из здания горкома партии, юноша Ельцин честолюби­во думал, что будет учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин, что­бы стать достойным продолжателем великого дела, чтобы — а кто знает! — мо­жет быть, и сделать то, что не удалось сделать им.

Но юноша Боря никогда не стал бы президентом Ельциным, если бы думал только об этом.

Заслоняя тщеславие и честолюбивые мечтания, теплой, как только что высосан­ная кровь, волной широко растекалось в груди осознание, что он такой не один...

И еще вчера серая, будничная, безысходная жизнь озарялась прекрасным и яс­ным светом.

Глава шестая

Страницы «Исповеди» Бориса Николаевича, посвященные школьным и сту­денческим годам, особенно хороши. Они волнуют читателя, заставляют сопере­живать герою. Писательский талант Бориса Николаевича раскрылся на этих стра­ницах особенно ярко.

Конечно, немало написано книг, посвященных проблемам развития молодых упырей, но — скажите! — где вы найдете столь красочные описания редких минут отдыха юного упыря? Где еще сможете познакомиться с миром его увлечений?

А с каким искромётным, но при этом тонким и ненавязчивым юморком напи­саны эти страницы...

Вот, например, описание старой церкви, в которой находился склад оружия...

Юноша Боря залез туда, взял несколько гранат РГД-33 и принялся колотить по ним молотком, пока они не взорвались. Отбежавшие в сторону ребята с ужасом смотрели на товарища. Они ведь — как это остроумно и мило написано! — не знали, что самому Боре ничего не будет (кстати, один раз ему все-таки срезало осколком два пальца на руке), а их, их-то — вот он искромётный ельцинский юмор! — осколки все равно забьют насмерть.

Еще очень любил юноша Ельцин путешествовать по тайге. Засунет в карман фляжку с кровью и айда в путь! Совсем как в стихах того времени:

А в походной сумке фляга да табак,

Тихонов, Сельвинский, Пастернак...

По-моему, только совершенно необразованный, начисто лишенный чувства юмора человек может не улыбнуться, перечитывая описание путешествия к ис­току Яйвы...

«Запасы еды у нас скоро кончились, питались тем, что находили в тайге»...

Читаешь это и словно бы видишь чуть косоватую, но такую знакомую и люби­мую миллионами телезрителей улыбку Бориса Николаевича...

В самом деле, кого можно встретить в тайге?

Ну, сбежавшего из лагеря заключенного, ну, охотника-промысловика... Едва ли это легко могло быть употреблено в пищу.

Но мы-то знаем, что о пище Боре, действительно, не нужно было думать, по­тому что пища эта — какой тончайший юмор! — покачиваясь от голода, сама шла рядом с ним и в нужную минуту всегда можно было подозвать ее.