П.А.Сарапульцев - Смысл жизни человека и государства

“Подвластность человечества доктринам”. Это положение включает у К. Лоренца две взаимоисключающие проблемы: некритичное восприятие современным человечеством модных идей и излишняя вера в науку, как одно из главных проявлений воздействия на умы современного человека. И если некритичность восприятия была и остаётся проблемой человечества, то, как раз причиной её появления всегда являлась и является, если не полная анаучность, то явная недостаточность научности восприятия действительности. А уж количество некритично воспринимающих те или иные идеи граждан в прямую зависит от того, как много их останавливается на уровне подросткового развития, при котором требуются герои, на которых надо равняться и чьи идеи воспринимаются без серьёзного осмысления как свои собственные. Так что лучше уж вера в науку, поскольку, начиная с самых ранних этапов формирования человека разумного, она, так или иначе, способствовала выживанию человека как вида в отличие от чисто умозрительных религиозных верований.

В принципе отрицание биологического в человеческой природе и признание только социального начала присуще разным направлениям в философии. И колеблется от излишней идеализации человека у Монтегю: “Зло не присуще человеческой природе, человек злу учится… Его учат агрессивности, как и всем другим формам насилия, которые проявляет человеческое существо” (19), до классического марксистского убеждения в чисто социальной сущности человека: “Та сумма производительных сил, капиталов, социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде “субстанций”, и виде “сущности человека”… (20.).

Правда, в более поздних работах классики марксизма отходят от столь примитивного похода к сущности человека. Так, “поздний” Маркс уже утверждает, что “если мы хотим … оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т.д., то мы должны знать, какова человеческая природа вообще…” (21). Ещё более чётко высказывается Энгельс в “Анти-Дюринге”: “Но ведь уже сам факт происхождения человека из животного царства обуславливает собой то, что человек никогда не освободиться полностью от свойств, присущих животному…” (22).

Интересно, что у их последователей советско-марксистских философов почему-то вновь явно превалирует идея гегемонии социального начала в человеке. Причём при доказательстве “снятия” биологического социальным даже такой неординарный философ как Леонтьев опускается до уровня учебника младших классов: “… для того, чтобы обнаружить “глубинную” общность потребности в пище у человека и животного, достаточно взять изголодавшегося человека. Но это не более, чем софизм.” (Пожалуй, это единственное слово, которое может оказаться не понятным младшекласникам). “Для изголодавшегося человека пища действительно перестаёт существовать в человеческой форме, и, соответственно, его потребность в пище расчеловечивается, но если это что-нибудь и доказывает, то только то, что человека можно довести голоданием до животного состояния, и ровно ничего не говорит о природе его человеческих потребностей”. (23). Как говорится: как и какой вопрос поставишь, так и такой ответ получишь. В данном случае Леонтьев убедительно доказывает только то, что марксистские философы привыкли питаться только не расчеловеченной пищей, а для того, чтобы сохранить в человеке человеческое достаточно своевременной поставки пищи.

Конечно, само по себе признание важности биологического начала в человеке совсем не отрицает значимости его чисто человеческих составляющих: душевного мира (внутреннего мира конкретного человека) и духовного мира (мира других людей) (24). Больше того, нельзя не согласиться с Э. Кассирером (2), что “существует система деятельностей, которые составляют сферу истинно человеческого. Язык, миф, религия, наука, искусство - вот различные составляющие этой сферы”. Причём для человека важны не только материальные компоненты человеческой культуры, но и само человеческое общение. Как справедливо утверждает Фромм: “Сама натура человека не может быть согласна с изоляцией и одиночеством. У людей есть потребность в общении, связях с людьми, в самоутверждении, привязанностях, потребность обладать самосознанием, потребность в ориентации и необходимость иметь объект поклонения. Чувство одиночества, фрагментирующее личность, разрывающее её на дискретные части может вести к агрессивности, насилию, терроризму и анархии”.

И всё же хотя “коллективизм…обеспечивает тотальную безопасность, снимает страх перед жизнью”, правда для этого надо подчиниться “всеобщей воле”, где собственная ответственность поглощается коллективной ответственностью” (25), но истинного освобождения от одиночества, а, следовательно, от вопроса о смысле жизни он не даёт. Поэтому и продолжаются попытки философов дать на него ответ, но если они, как это привычно для представителей чисто гуманитарных наук, не обращаются к естественным наукам, то их ответы продолжают носить сугубо субъективный характер.

В качестве примеров подобных ответов можно предложить идеи К. Любутина и Э. Фромма. Так К. Любутин (6) постулирует в одном абзаце практически два совершенно разных ответа на вопрос о смысле жизни: “Что движет человеком?.. Человеку присуще стремление реализовать себя. В этом, видимо, заключается смысл его жизни. Но каково содержание реализации? Только реализация одухотворённая даёт то совершенство, которое делает жизнь целостной. Смысл человеческого бытия - в самом бытии”.

То, что стремление реализовать заложенные в себе потенциальные возможности жизненно важно для человека, не вызывает никаких сомнений: и в реальной жизни, и в литературе постоянно отмечаются психологические проблемы, возникающие у людей, особенно на определённых этапах развития (например, кризис среднего возраста), если им не удаётся добиться реализации своих желаний и планов. Но реализация - реализации рознь, поскольку реализовать себя можно в чём угодно (например, в воровстве), но можно ли это назвать смыслом жизни вопрос не менее сложный, чем тот который мы разбираем.

Второй же вариант ответа: смысл бытия в бытии, с одной стороны отрицает первый, а с другой, как ни странно сближается с проблемами первого ответа, поскольку бытие бытию рознь. И в принципе этот ответ является лишь офилософствованным перефразированием “народной мудрости”: живи, пока живётся.

По мнению Э. Фромма смыслом жизни должно быть достижение определённых духовных ценностей, что принципиально совпадает с идеями Ф. Ницше. Но если Ницше убеждён, что “разрешить проблему ценности,чтобы установить последовательный ряд ценностей” должен философ (26), то Э. Фромм представляет людям самим заниматься поисками духовных ценностей. “Аутентичен тот, кто верен духовности; неаутентичный человек - бездуховен… Материалисты в той мере, в какой они заняты поисками аутентичности, в той мере, в какой они заняты поисками прозрения, гармонии, спасения, верны духовности. С другой стороны, “спиритуалистический” мыслитель, который не занят поисками подлинного прозрении, бездуховен” (1).