Виктор Соколов - Мастерская Бога

Горел «идейности» огнем.

И дух земли «обетованной»

Слегка повыветрился в нем.

Он с детских лет

До смерти самой

Нес памятью ужасный миг,

Когда оружием бряцая,

Пришла ЧеКа

И грудой книг

Устлала пол. Бюро взломала.

Порыла шмугки в сундуках...

Облив глаза тоски эмалью

Свет ламп

Качался на штыках.

Метался свет в прихожей,

В зале,

Пытаясь темень превозмочь.

В ту ночь

Отца и дядю взяли

И увели навечно в ночь...

На время опустилось в реку,

Растаяло в мужицкой мгле

Ученье Пинскнера о некой

Манящей, призрачной земле.

И юноша притих на время,

Чтоб незаметно

Жизнь влачить.

Он думал - неудачи бремя

Ему помогут облегчить

Смиренье мнимое

И слабость...

Прикидываясь хиляком,

Он,

С совестью своей поладив,

Стал с ней сотрудничать

Тайком.

И стал он

Беспризорным, бедным,

Средь множества других

Тогда.

За окнами гудел победно

Лихим набатом день труда.

Пора «гражданской»

Миновала.

Будь мирным дням

Безмерно рад.

Россия фениксом вставала

Из пепла горя и утрат.

И вместе с нею поднимался

Притворщик –

Видно по всему.

Должно, душою оклемался,

Уже прикинул - что к чему.

Уже познал,

Увы, - мир хрупок.

И честно верил лишь себе.

Пусть племя

Делится на группы,

Друг друга режущих

В борьбе.

Перед лицом проклятых гоев,

Что расплодились, будто тля

Оно сольется... И на горле,

На вражьем,

Стянется петля…

Тогда-то и возникло слепо

В бессонницу

Зовущих дней

Желание заняться лепкой,

Уйти в мир глины и... камней.

От неудач нелёгких, первых,

Они усилили азарт,

До простодушных

Детских «перлов»,

Которыми забит базар.

И в жестких буднях

Креп Лутавин –

Свой хлеб насущный

Добывал.

Подчас

В торговлишке лукавил

И в деле руку набивал.

И думал -

С дней рожденья в генах

Есть чувство желчности

К чужим.

И в расовый поверив гений,

Душою осуждал режим.

Но помня

Самых близких участь,

Своим надеждам возражал,

Разочаровывался, мучась...

В год прожитый –

На два мужал.

Шло время.

Стыл уже, как странник,

Год тридцать третий

У ворот.

Год

Нес подарок Евространам –

Забот и страха полный рот:

Германия под флагом смерти –

От танков

Леса даль в пыли.

В России

В дебрях кабинетов

Троцкисты заговор плели.

Не потому ли голод слабых

В деревнях –

Резал без затей.

И обезумевшие бабы

Съедали собственных детей.

И много прочего случалось

Оно сокрыто

До сих пор.

И над мужицкими плечами

Гулял зазубренный топор.

В те дни к Лугавину

Под вечер

Явился некто... Помолчал...

Пожалуй,

Пользу ждал от встречи,

И будущее намечал.

Шепнул:

- Я знал отца и дядю.

Сейчас

Раскол идет в стране.

Ты нам по духу.

Мы поладим.

Но быть преступно

В стороне.

Ты сын великого народа.

Его надежда и краса.

Ведь в людях

Главное - порода.

Все остальное - словеса.

Мы помним

Древние скрижали.

Мы, подчиняясь, служим им.

Как нам бы здесь

Ни возражали,

Мы вечны. Мы на том стоим.

Нам «Власть Советов»?

Пустословье.

И наши планы не просты:

На гробы гоев

К изголовью

Мы принесем свои цветы...

Мы завсегда у них в опале.

Смотри, не допусти просчет.

... А в ГэПэУ

Ночей не спали,

Подобных брали на учет.

(И там, и тут горели страстью

и знали только лишь свое.

И два колена рвались к власти

и рвали горло за нее...)

В ночах бумаги шелестели –

В них явки, лица и года...

И вырывали из постелей,

И уводили... навсегда.

И помешать

Никто не сможет,

Ни отвергая, ни любя.

Еще ты жив,

Но срок твой прожит.

Ты есть,

И, вроде, нет тебя…

Коль скрытно жил,

Во тьме плутая,

В семье был вражеской

Рожден –

Ты тоже враг.

... И взят Лугавин

И в ГэПэУ препровожден,

Чтоб под винтовкой,

Под наганом,

Спиною чуя жар свинца,

Идти

И встретиться с Чугаем

И с ним остаться до конца.

***

Они сошлись

В одной из тюрем,

Где их зачислили

В спецчасть.

Тюремной накормили тюрей

А ночью

В предрассветный час,

По пятеро согнав в колнну,

Их на вокзал –

Тут злись, – не злись –

Погнали,

Молча,

Под конвоем

И в спецвагонах повезли.

И день за днем,

И ночь за ночью,

В душе тая и гнев, и боль,

Они познали зло воочью,

Что было выдано судьбой.

Глава, которой могло и не быть

Их слишком много,

Сердцем лживых,

В моей России развелось,

Они нас тайно окружили,

На «пустоту» наводят лоск.

Словам недобрым,

Окаянным

Не тороплюсь

Душой внимать.

Не тороплюся то, что явно,

На веру сразу принимать.

Так было –

В школе нам вбивали

Программу в хилые умы,

Чтоб никогда не забывали

«Творцов» счастливой жизни

Мы.

Под гладкие

Начальства речи

Постиг я свет его идей –

Что самый добрый из людей

Их сын «великий,

человечий».

И путь сверяя по нему,

Мы встали на его дорогу.

Мы заменили Бога «богом»

На производстве и в дому.

Он много

Для народа значил.

Он над страною поднят был.

...А, может, было все иначе,

Да только кто-то

Позабыл...

Решив однажды переделать,

Мы развалили мир до дна.

Есть правда красных,

Правда белых.,

А истина - она одна.

Она стоит

В штанах холщовых

На «энтих»,

На путях стальных

За правдой Сталина,

Хрущева

И Брежнева,

И... остальных -

Они лежат

За мавзолеем,

С трибуны машут нам рукой.

...Не радуясь, не сожалея,

Я принимаю факт такой.

Я к истинам

Из лета в лето –

В закономерности! - спешу.

Высоким званием поэта

В минуты редкие дышу.

... Средь русских,

Истиной рожденных,

Поэт в России –

Тот Поэт,

Кем честно Русский мир воспет

«Униженных

и оскорбленных».

Под красным

Маленьким флажком,

Суровой правдою ведомый,

Живет он не в высотном доме,

Передвигается пешком.

Не спекулянт,

Не прохиндей,

Не спец словесного разбоя,

Он платит

Собственной судьбою

За горечь вызревших идей.

Поэт в России - есть

Пророк.

А Пушкин

Будущее видел,

И видел над собою рок

И бесовское ненавидел.

Когда в деяниях Петра

Архивы тайну приоткрыли,

Поэта подняла

Всекрылость,

Но ужасала боль утрат.

Победный меркнул

Фейерверк.

Полки клонили вниз

Знамена

И в тень сходили поименно.

И образ юности померк.

День отмирал, с оси смещен,