Николай Гусовский - Песнь о зубре

В поиске трудном всего неизвестного в пуще
Хватит рассказа о нашем одном великане.
Часто встречаем в стихах описания целого стада,
Мы же займемся одним, потому что о многих
Хватит ли сил рассказать мне и кратко и скоро.
Я расскажу об одном, как, беды не учуяв,
Зубр у меня на глазах в западне очутился.
Стража — прогон на засовы, и взвизгнули стрелы.
Ими и копьями весь оперенный, срывается с места,
Прет напролом, прожигая охотников взглядом.
Вот заревел, раздувая дрожащие ноздри,
И, словно вихрь, закружился, подпрыгнул, помчался.
Всадники с гиканьем скачут в погоне, стараясь
Перехватить. Гулкий топот до звезд долетает.
Мчит на поляну, стена впереди — он с разбегу
Метит ее одолеть, но — увы, не под силу!
Стал, точно вкопанный. Как же спасаться? А в тело
Снова с шипеньем впивается пущенный дротик.
Ярость кипит, свирепеют глаза, и струится
Алая кровь из глубокой дымящейся раны.
Ищет врагов, он готов растерзать в поединке
Скопища их и метает палящие взгляды.
Первый удар направляет на псов стоголосых.
Их расшвыряв, на людей устремляется с рыком —
Все врассыпную, коней повернув в бездорожье.
Криками, храпом и ржанием полнится пуща.
Людям бежать по прямому пути безнадежно;
Выход один для спасенья — метнуться в сторонку.
Ярость и быстрый разбег пронесет его мимо:
Массе такой нелегко повернуться в разбеге.
Всадников цепь замыкается. Зверь заметался;
Трудно разгон задержать, перейдя в наступленье,
Телом велик, налетает он бурей, прыжками,
Вспарился в беге, сопит учащенно, а грива —
Космами по ветру; весь он — сама устремленность,
В яром порыве растянут и взгляд искрометный.
Долго вслепую бушует в пространстве загона,
Чтобы на ком-нибудь выместить гнев свой свирепый.
Как все нутро его пламенем гибельным пышет,
Можно судить по тому, что скажу я пониже.
Некто с мушкетом — конечно же, из родовитых, —
Смог разрешить себе выпалить в зверя — и ранил.
Скрытый ветвями, несчастный лелеял надежду
Целым остаться и думал тревожно: откуда
Ждать нападения? Вот возвестили собаки
Близость опасности. С треском ломая валежник,
Снег разметая, весь в клубах белесого пара
Зубр показался, взбешенный, с насевшими псами.
Вдруг задержался, собаку отбросил и замер,
Взор разъяренный вперив в краснолесье, где в страхе
Бедный ловец содрогнулся: наверно, приметил?
Хоть расстояние было до зубра большое,
Страх поразил человека; несчастный с мушкетом
Так, как стоял, и скончался, сраженный испугом.
Все удивлялись, когда он был найден, остывший,
Как малодушного страх убивает. И там же
Припоминали, как взгляд василиска опасен,
Но вот погиб же, трусливый, не тронутый зверем!
Вместо сочувствия юность вовсю насмехалась
И над безволием, и над бесславною смертью.
Я очевидцем был случая. Помнится, даже
Кто-то надгробие там написал на могиле:
«Здесь схоронили Лаврина. Убит он не зубром —
Видом его. Виноват ли в том рок беспощадный?»

Много я видел, но больше всего поражался
Зверя прыжками — о, это разящая ярость!
Если же нет ничего, что готов растерзать он,
Водит ноздрями раздутыми, воздух вбирает,
Запахи ловит тончайшим своим обоняньем.
Все, что живое иль признаки жизни имеет,
Давит, готов насадить на рога, изувечить —
Ищет виновных, кто ранил его, великана.
В два-три прыжка настигает беспечную жертву,
Страшным рывком поднимает на воздух, пронзает,
А недобитого, будь это конь иль наездник,
Давит, рогами подбросит и рвет беспощадно,
Тело увечит повторно, пока не истопчет —
Кровь леденеет при виде жестокой расправы.
Вздыбился конь ошалелый с распоротым чревом,
Всадник на стремени виснет, забрызганный кровью.
Вот налетел, опрокинул обоих; смешались
В месиве оба, лишь кровь из-под наста сочится.
Коль на берлогу медведя иль вепря нарвется —
Вмиг поразит, только клочья взлетят на деревья.
Нам попадались олени в лесной глухомани —
Жертвы свирепого зубра на узкой тропинке.
Те, кто видал его силу, в свидетели станут:
Пусть он, лобастый, оленя ударит с разбегу,
Все отбивает внутри — и утробу и сердце
Поразметает вокруг по разлапистым елям.
Трудно представить, не видев, подобную сцену:
Стаями хищные птицы спешат на побоище с граем,
Каркают, рвут на клочки неостывшие члены
Жертвы растерзанной, где-то на сучьях повисшей.
Невероятно, но было: исколота лошадь,
Бьется в агонии, всадник же вниз головою
Где-то завис на вершине. Был случай:
Лошадь поднял на рога он, да так, что охотник
Вылетел вмиг из седла на сосну невредимо.
Хватит примеров, ведь дело такое бывало,
Лишнее ж слово снижает доверье к рассказу.
Кто не видал его ярости, тот не представит,
Как он бодает, и рушит, и прет ошалело,
Словно бушующий вал в грозовое ненастье,
Как сотрясается лес от безумного рыка.
Но пусть почувствует — местью свой гнев не насытил,
Дышит прерывисто, голову свесив, и тихо
Кровь по рогам беспощадным в сугробы стекает.
Жутко смотреть, и не знаю, найду ли слова я,
Чтоб передать вам картину жестокой расправы.
Он и ловкач, и силач, как порывистый ветер,
Вдруг превращается в смерч, в ураган, и, конечно,
Смерть неизбежна тому, кто застигнут ненастьем.
Снег, багровея, дымится на месте убийства,
А на кустах и на ветках деревьев краснеют
Жертвы останки. Везде кровожадная птица
Стаей летит за своим круторогим кормильцем.
Зверь же, оставивший жертву, опять к ней подходит,
Перевернет, на рогах потрясет и отбросит;
Выместил месть, а насытиться все же не может.
Тело растерзано, кости растерты, и это
Месиво яростно мнет он и давит рогами.

Всадники цепью берут его в клещи: сначала
Криками дразнят, потом озлобляют угрозой.
Пагубно это бывает. Хоть каждый сноровист,
А отвернется фортуна — погибнет и сильный.
Дело одно на ретивом коне по равнине
Гнаться со сворой за зверем, но дело другое —
По лесу гнаться, где всякое может случиться.
Где-то колода гнилая, кротовые рытвины, ямы,
Норы барсучьи иль пни, занесенные снегом,
Скользкая лужица — глядь, и споткнулся саврасый.
Лапы еловые, длинные донизу ветви —
Это ж ловушки. Упавшему явная гибель:
Зубр не замедлит и вмиг растерзает на части
И на деревья останки рогами забросит.
Чудом храбрец увильнет от удара, отпрянув, —
Вдруг налетает с другой стороны и заколет.
Если бы мне здесь, подробностей мелочь отбросив,
Главное все описать о чудовище этом,
Кто его знает, где был бы конец многословью
И до какой толщины разрослась бы поэма!
Судя по сценам описанным, эта охота
С гибелью многих — безумство, шальная потеха,
И не отмоет жестокий ее зачинатель
Крови невинной ни с лавров своих, ни со славы.
Выдумки эти уходят корнями в княженье
Витовта, князя Великой Литовской державы.
Подвигов жаждя, он все в своих вотчинах пущи
Лагерем сделал и ратников к битвам готовил.
В мирное время он войны предвидел и рати
В схватках со зверем в лесах закалял, как в сраженьях,
Их заставляя терпеть на охоте невзгоды.
Он, миротворец и факельщик войн, двуединый
В облике князя — своим палашом обнаженным
Ставил препоны врагам и далеким и близким.
Даже татарин, покорно склонившись, учтиво
Сломанный лук свой ему отдавал, признаваясь,
Что, собирая добычу в уделах литовских,
Сам безобразной добычей Литвы становился.
В счет принимал он лишь тех властелинов, которых
Сам назначал, и Орду подчинял по желанью.
Хоть и богатством и силой известны Московии земли,
Князю восточный сосед его слал примиренья посланья.
Турок и тот подносил ему часто подарки
С тайной заботой, хотя бы задобрить и гнева
Не вызывать у великолитовского князя.
Трое, которые мир повергали и в трепет, и в ужас,
Перед литвином молчали в смиренье и в страхе.