Владимир Выговский - Огонь юного сердца

Поднеся фотографию к моим глазам, штурмбанфюрер внезапно воскликнул:

—Neffe! Племянничек! — и, выронив фотографию, вдруг начал меня целовать.

Я знал, что гестаповцы способны на любые провокации, но тут ощущалась какая-то случайность, какое-то стечение обстоятельств. Полицейский офицер ведь не договаривался со штурмбанфюрером СС, он сам не знал, что я сюда попаду. И, кроме того, откуда взялась у гестаповцев моя довоенная фотография? «Неффе! Племянничек!» Это заставило меня еще больше насторожиться. Сердце мое предчувствовало что-то недоброе... Оно так билось, что готово было выскочить из груди.

—Бедный мальчик, совсем побледнел,— заговорил вдруг штурмбанфюрер СС на чистом украинском языке.— Хринько, подай стакан холодной воды.

—Слушаюсь, гер штурмбанфюрер СС!

Хринько подал мне дрожащей рукой воду, опять вытянулся и замер.

Не бойся, Петер,— ласково проговорил штурмбанфюрер,— я твой дядя. Родной старший брат твоего отца. Зовут меня дядя Пауль.

Да-да,— подтвердил Хринько,— поклонись своему дядюшке.

Глянув внимательно на штурмбанфюрера Крейзеля, я с ужасом отметил, что он действительно похож на моего отца. Такие же быстрые зеленоватые глаза, нахмуренные брови, длинный нос с горбинкой, высокий лоб и узкие крепко стиснутые губы. «Неужели и впрямь дядя? Но ведь он немец! И вообще, у меня нет никаких родственников».

Штурмбанфюрер СС взял меня под руку, вывел во двор и посадил на заднее сиденье своей машины. Сам сел рядом и, когда «оппель» тронулся, приказал шоферу:

—Nach Hause!

Машина доехала до разрушенного Крещатика и свернула на Печерск. Минут через пять она остановилась возле железных ворот обнесенного высоким черным забором особняка. Не успел шофер дать сигнал, как ворота открылись, и я заметил огромного эсзсовца с автоматом на груди. Он, точно так же как и Хринько, вытянулся и замер перед штурмбанфюрером СС. «Оппель» мягко подъехал к серому зданию.

Из парадного навстречу нам выскочил низенький, толстенный рыжий немец. Мне казалось, что он подкатился, а не подошел, потому что по своему виду он очень напоминал большущий мяч.

—Ганс,— сказал ему штурмбанфюрер СС,— знакомься: мой племянник Петер,— и похлопал меня по плечу.

—Neffe?! Ist ег Sohn des Bruders Stepan?

Да,— ответил штурмбанфюрер СС,— это сын моего брата Степана. Говори при нем по-русски, он не понимает немецкого языка.

Страстуй, Петер! — Ганс протянул мне полную, словно опухшую руку.— Какой вы черный, вас нушно купаль...

Это мой денщик Ганс,— пояснил мне штурмбанфюрер СС,— он будет за тобой присматривать. Если что понадобится, обращайся к нему. А ты, Ганс, смотри мне, чтоб он у нас поправился хорошо.

Ганс все сделайт! Ганс умеет ошень вкусный обеды делайт. Пошоль са меня, будем немножко стричь, купаль.— Он взял меня за руку и повел по коридору.

Я был словно кукла: меня фотографировали, подстригали, мыли в ванне, а я молчал, потому что знал: противиться бессмысленно, все равно ничего не поможет.

Через какой-то час я, причесанный на пробор и переодетый в большую, не по росту полосатую пижаму с закатанными рукавами, несмело переступил порог светлой столовой, куда направил меня денщик Ганс. Штурмбанфюрер СС сидел за большим столом, внимательно рассматривая толстый кожаный альбом с фотографиями. Лицо у Крейзеля было строгим и задумчивым. Он курил венгерскую сигару и несколько минут не замечал меня. Я переступал с ноги на ногу, не зная, как вести себя. Наконец гестаповец приподнял голову и доброжелательно усмехнулся:

—О, совсем другой вид! Теперь на мальчика стал похож!

Ну, проходи, Петер, будь как дома, ты ведь не чужой.— Он приподнялся и пошел мне навстречу.— Пока Ганс подаст нам обед, давай поговорим. Отец, понятно, тебе ничего не рассказывал. Ты был еще маленьким, он не мог быть с тобой откровенным. Да и сам он обо мне ничего не знал толком.,. Садись.

Мы опустились на мягкий диван, и штурмбанфюрер СС продолжал:

—Чтобы тебе, Петер, понятнее было, возвращусь к прошлому. До семнадцатого года жил я с родителями и младшим братом Степаном здесь, на Украине. У нас было немного земли, скота, своя паровая мельница, магазин. Но настала революция, и все пришлось бросить. Родители наши вскоре померли. Оставшись вдвоем со Степаном, мы долго не знали, что делать. В тысяча девятьсот восемнадцатом году Петлюра призвал пас в армию. Твоему отцу что-то не понравилась служба, и он, дурак, быстро сбежал. А я в скором времени стал сотником. Затем я жил в Германии и учился в специальной офицерской школе. Там я женился на генеральской дочке — немке Герте Крейзель и, изменив свою фамилию, принял немецкую веру. Я помогал Адольфу Гитлеру прийти к власти. Я лично знаком с великим Гиммлером!.. И это ничего, что я когда-то был украинцем, меня любят и уважают в самом имперском управлении безопасности. Эх, был бы жив Степан, вот бы удивился, увидев, чего достиг его брат Павло.

Я верил и не верил этим рассказам, но тревога в душе росла. «Провокация! Провокация!» — успокоил я себя.

Но это оказалось правдой: штурмбанфюрер СС показал мне кожаный семейный альбом, и я окончательно убедился. Много было старинных семейных снимков, и на всех я находил своего отца и молодого еще тогда штурмбанфюрера СС.

От волнения мне стало нехорошо. Я отложил альбом и, склонившись на спинку дивана, закрыл лицо руками.

Дядя с денщиком решили, что я теряю сознание от голода, немедленно посадили меня к столу. Ганс подвязал мне салфетку и пододвинул прибор.

Есть не хотелось, тянуло ко сну...

Дядя подал пол бокала шампанского.

—Ну, Петер,— сказал он весело,— выпьем за нашу встречу! Ты даже себе не представляешь, как я тебя с отцом искал. Ведь эшелон, в котором вы уехали, разбился... Чудак Степан, зачем он уезжал? Ну, выпьем!

«Что делать? Что делать?» — не переставало выстукивать

у меня в мозгу. Сердце в груди сжалось и очень неприятно защемило.

После обеда денщик повел меня на второй этаж.

Отведенная мне комната была обставлена дорогим спальным гарнитуром из орехового дерева и имела очень приятный вид. Взбив на кровати перину. Ганс переодел меня в длинную ночную сорочку и, когда я упал на подушку, бесшумно вышел,

* * *

К большому своему удивлению, я не плакал, только, закутавшись с головой в одеяло, напряженно думал, думал, думал...

Человеческая жизнь, оказывается, богата неожиданностями. Сегодня одно, завтра другое, а послезавтра может случиться такое, что и подумать страшно... Особенно во время войны; живешь и не знаешь, что будет с тобой через месяц, через неделю, иногда через день или даже через час...

С утра я был подпольщиком, а в полдень внезапно стал племянником штурмбанфюрера СС! Гестаповец, против которого я боролся, оказался родственником! Чего угодно я мог ждать от своей суровой партизанской доли, только не родства с фашистами. «Что же мне теперь делать? Как найти верный выход из этого чрезвычайно сложного положения? Что делать? Положиться на судьбу нельзя, она у меня какая-то комканая, не такая, как у людей. Найти бы Левашова... Он помог бы мне разобраться во всем. А может, и нет. Ведь я теперь племянник штурмбанфюрера, которого.комиссар больше Гитлера ненавидит! А Волошка что скажет? Они, наверное, теперь от меня отвернутся, зачем я им такой?»