Владимир Выговский - Огонь юного сердца

Я шмыгнул носом и не тронулся с места. . .

—О-о, смотрите, штурмшарфюрер СС,— воскликнул с удовлетворением группенфюрер СС,—как ваш пар-ти-зан даже подойти боится! Сейчас же выгоните его!..

—Как — совсем? На улицу?

—Да, на улицу! Вместо того чтоб заниматься полезным для фатерланда делом, вы занимаетесь черт знает чем, штурмшарфюрер СС. Камеры забиваете бесприютными детьми, глушите вино и самодовольно усмехаетесь, мол — партизаны! Я не потерплю этого самодурства. Сейчас же выгоните его!

Штурмшарфюрер повел меня коридором.

—Твое счастье,— шипел он,— что прибыл группенфюрер СО, а то бы я тебе показал, почем фунт лиха...

И, подведя меня к постовому, который стоял у выхода, пренебрежительно сказал:

—Raus! — и сам пошел назад.

Тяжело и радостно стало у меня на душе, когда я, переступив порог гестаповского застенка, вышел на улицу.

«Свобода!.. Неужели правда?.. Неужели мне так легко и просто удалось освободиться?.. Нет, этого не может быть... Тут что-то кроется. Это провокация. Они хотят меня использовать как приманку, чтобы раскрыть подпольщиков... Нет, не выйдет!»

Я начал исподтишка оглядываться: не следят ли случайно? Подозрительного ничего не заметил. Прохожие, погруженные каждый в свои мысли, куда-то спешили, недоверчиво посматривая на встречных гитлеровцев и полицейских.

кралась мне в душу неожиданная мысль.— Ведь в жизни всякое бывает... Кто же тогда клал мне в карман шоколад и сахарин? Кто поил водой?»

Быстро я дошел до базара.

— Сигареты духота от болезни живота! — внезапно услышал я из толпы знакомый голос.

«Мужчина в черном берете!.. Какое счастье! Сейчас подойду к нему и расскажу ему о своем горе. Он свой человек, выслушает меня, отведет на квартиру, накормит, а когда немного окрепну, направит к партизанам. Углевцы, наверное, уже не там, где были. Мне самому их не найти... Как хорошо, что в тяжелую минуту встречаются свои люди!»

И я направился к нему.

Но вдруг заметил, что за мной следом идет какой-то низенький старичок с рыжей бородкой и мешочком за плечом. Его пристальный взгляд показался мне подозрительным, и я, круто повернув, пошел прочь с базара.

Немного спустя я оглянулся. Деда не было.

«Может, вернуться?.. Может, это мне показалось?.. Нет, лучше не надо рисковать, так можно погубить товарища, а то и всю организацию». И я, тяжело вздохнув, побрел сам не зная куда.

Я постоянно ощущал на себе чей-то пристальный взгляд, но, сколько ни оглядывался, никого не видел. Что делать? Куда бежать, я не знал. Знал только одно, что за мной следят опытные агенты, от которых не убежать в этом маленьком городе.

По улице, на которой я остановился, проезжала колонна грузовых автомашин; кузовы, покрытые брезентом, были пусты. У меня мелькнула смелая мысль — прицепиться к последней и, если удастся, этим обезопасить себя. Так я и сделал. Как только последний грузовик поравнялся со мной, я пустился за ним бежать, а потом ухватился за борт. Меня бросило в сторону, больно ударило по голове... В глазах потемнело, зазвенело в ушах, но я удержался. Машина летела с бешеной скоростью. Подтянуться в кузов не хватало сил. Ноги терлись об асфальт, словно о наждачное точило. Руки отекли, онемели пальцы, казалось — вот-вот сорвусь... Но неожиданно, подняв правую ногу, я нащупал буксирный крючок. Сразу стало легче. Потом еще одно усилие, другое, и я, подтянувшись, упал в кузов...

Когда приподнял голову, чтоб посмотреть, нет ли за мной погони, машина была уже за городом. Быстро один за другим мелькали дорожные километроуказатели, сладко и радостно билось мое сердце...

— Вырвался! — прошептал я.-— Наконец избавился,— и облегченно вздохнул.

Машина подъезжала к какому-то селу. «Могильня»,— прочитал я на указателе. Об этом селе мне приходилось слышать. Тут где-то должен находиться секретарь Коростеньского подпольного райкома партии товарищ Ющенко. Я решил, что неплохо будет разыскать его, побыть несколько дней, набраться сил, а потом — в лес. Спустив ноги за борт, я соскочил.

Отряхивая пыль, я сразу обнаружил, что невдалеке позади меня остановился легковой автомобиль. Из него вышли двое гражданских. Они показались мне подозрительными, но я, не обращая на них внимания, быстро направился в село. Они тоже ускорили шаг. Чтоб проверить, правильна ли моя догадка, я резко остановился. Неизвестные замедлили шаги. Я продолжал стоять. Тогда они, как будто прикуривая, тоже остановились. Сомнений не было: это агенты гестапо. Чтобы себя не выдавать, они шли за мной на определенном расстоянии.

Солнце клонилось к западу. Невдалеке виднелся лес. «Хорошо было бы туда!..» — мелькнуло у меня в голове, и я, свернув в сторону, во весь дух бросился бежать.

—Стой! Стой! — заорали агенты.

Раздался свисток, один, второй. И внезапно, словно из-под земли, впереди меня появился старичок с рыжей бородкой... Он, наверное, вылез из «оппеля», который неподалеку остановился. В руке деда зловеще поблескивал пистолет.

—Стой, скотина, куда прешься! — процедил он сквозь зубы и больно схватил меня за руку.

Подъехал «оппель», и меня опять повезли в Коростень. Первым, кого я увидел в гестапо, был группенфюрер СС.

—Dummkopfe, sie konnen nicht arbeiien! — кричал он на агентов и бил их по лицу.

„МУЖАЙСЯ, ТОВАРИЩ!"

Провокация группенфюрера СС потерпела поражение. Однако он, вероятно, не терял надежды, что в ближайшее время все-таки получит необходимые ему сведения. Именно поэтому он и начал вызывать меня на допрос через каждые полчаса.

Допрашивал группенфюрер немного иначе, чем штурмшарфюрер СС Магденбург. Он не бил меня, не нервничал, а спокойно, тихо, ровно через каждые полчаса задавал один и тот же вопрос: где явка? Но это быстро ему надоело, и он перешел к другому приему, более жестокому: в течение нескольких суток не давал мне спать. После таких пыток я совсем обессилел, не мог ходить и под конец потерял сознание. Что делали со мной врачи, присланные группенфюрером СС, я не знаю, только через сутки я почувствовал себя лучше. Гестаповец выждал еще несколько дней и опять взялся за свое дело. Хотя очень страшно, тяжело было, однако я, как и прежде, молчал.

Наконец мое поведение вывело из равновесия группенфюрера СС. Он приказал надсмотрщикам кормить меня только одной соленой рыбой и не давать ни капли воды. Я сперва не знал, в чем дело, с жадностью набросился на рыбу, а потом горел от жажды. Наверное, это самые тяжелые пытки, какие только есть на свете!.. Камера внезапно стала для меня тесной, я бросался из угла в угол, бил ногами в дверь, кричал, но воды не давали. Зато в той комнате, где велся допрос, куда ни глянешь, всюду графины с водой: на окне, на столе, на стульях... Я невольно впивался глазами в воду. Группенфюрер СС делал вид, что не замечает, медленно наливал себе в стакан пиво, пил, долго смакуя... А хитрые мышиные глазки внимательно следили за каждым моим движением. Они замечали, как я, не выдержав, глотал слюну, как языком касался пересохших губ...