Владимир Выговский - Огонь юного сердца

бойся, мы партизаны,— и, взяв меня за руку, повел к мельнице,— Ты повсюду так пишешь? — показал он на стенку. Я молчал.

—Смотри, герой, а то фашисты за такие вещи не помилуют: хату сожгут, родных расстреляют.

-А их и так нет...

-Сирота?

-Я кивнул головой.

-А у кого ты живешь?

-Ни у кого...

-Это как? У тебя совсем никого нет?

-Нет...

-Тогда поедем с нами.

-Я недоверчиво посмотрел на него, переминаясь с ноги на ногу.

-Поедем?

-Поедем!

На подводы, которые подъехали к мельнице, вооруженные люди спешно начали грузить мешки с мукой.

-Веселее, веселее, хлопцы! Спешите! — сказал «полицейский», когда мы подошли поближе.

-Не хватает мешков, товарищ старшина,— ответил кто-то из ребят.

Старшина на минуту задумался.

-Та-ак... Пойдем, сынок, со мной... Тебя как зовут?

-Петя... Петро.

-А меня Степан Ефимович.

Пройдя немного по селу, мы свернули в небольшую хатенку.

Навстречу нам вышла уже немолодая женщина.

-Григорьевна,— обратился к ней старшина,— выручай, мешков не хватает.

-Сейчас пошлю детей по соседям, а вы пока заходите, пожалуйста, в хату, немного перекусите.

Мы зашли в хату. Через минуту хозяйка поставила на стол большую миску с борщом. Схватив ложку, я жадно набросился на еду. Потом хозяйка подбавила мне еще, поставила жареную картошку, а я все ел и ел.

Старшина, посматривая на меня, шутил:

—Ешь, ешь, Петя, да смотри не лопни!..

На печке дружно прыснули со смеху дети. Я огляделся. Два мальчика, почти одновременно соскочив вниз, пулей вылетели

во двор. Остался только старший, приблизительно моих лет, с маленькой девочкой на руках.

—Ешь, ешь, не бойся,— подбадривал он меня.

Я невольно закашлялся. За окном неожиданно послышались чьи-то голоса. Старшина вышел на улицу.

—Немцы?..— И я вскочил с места.

—Ешь, не бойся, это наши, пугачевцы. В селе фрицев нет,— успокоила меня хозяйка, ставя на стол компот.

На душе было тревожно. Я перестал есть. Но вот послышался голос старшины:

—Люди добрые, заходите в хату!

Хозяйка начала рассаживать односельчан, которые, сбившись возле дверей, о чем-то перешептывались.

—Что у вас, говорите! — обратился к ним старшина, поправляя ремень.

Вперед вышел сухонький старичок с полуседой острой бородкой; в руках, как и все остальные, он держал небольшой узелок.

—Я хотел... — начал старик несмело,—вернее, нам хотелось бы знать, когда придет конец фашистам. Где сейчас фронт?

Старшина быстро и охотно ответил на вопрос. Крестьяне были очень рады, что Красная Армия, разбив гитлеровцев под Сталинградом, успешно ведет контрнаступление.

Когда мы собрались идти, нам со всех сторон начали совать узелки.

—Что вы? Не надо... — отказывался старшина. Но крестьяне были неумолимы, и пришлось взять.

—А у меня особый подарок, товарищ начальник,— сказал старичок, подойдя совсем близко к старшине,— горшок меду! А еще — три казака с винтовками,— добавил он с гордостью.— Возьмете к себе в отряд?

—А почему бы не взять, если хорошие ребята? Давайте. С печи спрыгнул мальчик, подбежал к старшине:

Дяденька, возьмите и меня с собой!.. У меня тоже винтовка есть... — и весь покраснел.

Винтовку возьмем,— сказал старшина, погладив мальчика по голове,— а тебе придется немного подождать. Сейчас нет места на подводе. В другой раз, хорошо?

Хорошо... — протянул недовольно тот,— только не обманите, как наумовцы...

Возле мельницы нас ждали с нетерпением. Мешки, оказывается, давно кто-то принес, и подводы были уже полностью нагружены.

Я лег на спину на первом возу и смотрел на бездонный черный купол неба, густо усеянный звездами. По обе стороны дороги медленно поплыл лес, похожий на длинные темные стены...

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ РОТА

Ехали долго.

Я начал дремать, когда вдруг из чащи леса послышалось громкое:

Стой! Кто идет?

Свои, Башинский,— отозвался старшина, узнав, наверное, по голосу партизана.

Проехали еще с полкилометра. Нас опять остановили. На этот раз старшине пришлось назвать пароль, потому что часовой оказался, очевидно, малознакомый и к тому же очень придирчивый.

Партизанский лагерь был совсем близко, пахло дымом, фыркали в темноте лошади, доносилась тихая песня:

Реве та стогне Днипр широкий,

Сердитий вiтep завива,

До долу верби гне висок.,

Горами xвiлi пiдiма...

-Поют ребята после операции,— проговорил старшина и, между прочим, похвалился: — Молодцы! Хорошо немцам всыпали: восемь разведчиков разогнали гарнизон эсэсовцев в Лисовщине.

-Да неужто! — удивился кто-то из новичков.

-Честно говорю, восемь человек!

-Как же это им удалось?

-Гм, очень просто. Подкрались с четырех сторон села и внезапно как ударили из пулеметов и автоматов по школе, так фашисты в подштанниках из окон начали выпрыгивать! Решили, должно быть, что нападает большой отряд!.. Пока подошла рота, ребята тридцать пленных взяли, подорвали немецкий Маслозавод. А трофеи какие! Двадцать пять пар лошадей, три подводы оружия с боеприпасами, склад обмундирования! Ну как, хорошо, а? Еще бы! А главное, обошлось без потерь. Правда, Бойка ранило в руку —он к самому коменданту подбирался, чтоб захватить рацию... Тиру-у-у! Слазьте, ребята, приехали.

В шалаше, куда привел меня старшина, был только один маленький худощавый человек. Светя карманным фонариком, он низко склонился над картой — видно, что-то обдумывал.

—Товарищ командир роты, ваше задание выполнил: муку из Пугачевки доставил!

—Хорошо, Ситайло. А что это за герой с вами?

—Да как вам сказать, товарищ командир, в Пугачевке подобрал. «Смерть Гитлеру» на стенах писал. Бедный мальчонка. Сирота. Больной, видно... Милостыню просит, негде жить. Давай, думаю, возьму. Неужто командир не разрешит оставить в роте?.. Разведчиком может быть. Разрешите оставить, Иван Федорович?

—Утром, Ситайло, разберемся. Идите отдыхайте. Командир роты показался мне неприветливым и сердитым,

но я очень ошибся, первое впечатление оказалось обманчивым.

Иван Федорович Филиппов был пожилой человек, лет пятидесяти пяти, худощавый, быстрый в движениях, быстрый в разговоре

Рота, которой он командовал, была многонациональной, или, как ее называли Партизаны, интернациональной. В нее входили люди свыше пятнадцати национальностей: русские, украинцы, поляки, белорусы, немцы, чехи, румыны, венгры, югославы, цыгане...

По количеству людей это была не рота, а маленький свое-образный отряд примерно в сто человек. Передвигаясь по Житомирщнне, он быстро рос: сюда бежали люди из концлагерей, из фашистских армий, из полиции, из сожженных сел. Филиппов принимал всех, потом, подобрав себе наилучших, наиболее отважных бойцов, остальных передавал в отряд имени Дзержинского, которому подчинялся,