И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

К нам в Институт Ландау по-прежнему идут студенты. Это можно отнести на счет высокого рейтинга нашего института, но, нечего закрывать глаза, несомненно и то, что они рас­сматривают наш институт как подходящий трамплин для того, чтобы затем найти хорошие позиции на Западе. Что ж, если даже они распространятся по всему миру, то понесут тради­ции школы Ландау по всему миру. Поэтому наша задача — дать им возможность доучиться. Одним из первых шагов в этом направлении стало учреждение стипендии имени Лан­дау. В 1992 г. я как Гумбольдтовский лауреат работал в Гер­мании, где встретился с директором большого атомного центра в Юлихе, недалеко от Кельна. Его звали И. Тройш. Это чело­век, во-первых, широкого видения и, во-вторых, способный принимать решения. Он согласился выделить нам определен­ные средства, и мы вместе решили, что на эти средства учре­дим примерно 25 стипендий для аспирантов-теоретиков из трех физических институтов: Института им. Л.Д. Ландау, Ин­ститута им. П.Л. Капицы и Института им. П.Н. Лебедева. Сти­пендии эти назначаются специальной комиссией в результа­те конкурса. Возглавил это дело профессор Г. Эйленбергер, теоретик из Юлиха.

Мы не подписывали никаких документов, но вот уже почти пятнадцать лет как эта система успешно функционирует. Раз­мер стипендии примерно соответствует сегодняшней зарплате профессора в России. Женатым добавляется еще 50%, и на каждого ребенка столько же. Эти стипендии появились рань­ше, чем стипендии Сороса и другие. Я думаю, что такого типа инициативы необходимы, чтобы сохранить нашу талантливую молодежь и научить ее.

Каковы дальнейшие перспективы института? Наши быв­шие сотрудники, которые теперь имеют постоянные позиции на Западе,— я их называю легионерами, как футболистов, иг­рающих в чужих командах — не порывают связь с институтом. Многие приезжают сюда в отпуск, чтобы участвовать а летних конференциях, которые мы проводим и институте. Формально они находятся как бы в командировке, причем многие отно­сятся к этому очень серьезно. Недавно я видел заявление од­ного из наших сотрудников, который просит продлить ему командировку до 2010 г. Вот так — у нас уже есть документ, что институт просуществует до 2010 г. Это, мне кажется, хоро­ший знак. Может быть, будут заявления и на более поздний срок. Это показывает, что надежду не потеряли как те, кто работает здесь, в стране, так и те, кто уехал.

Мое хобби — давать советы

В 1990 г. после установления дипломатических отношений между Советским Союзом и Израилем было, по-видимому, решено эти отношения развивать. И первым шагом стало под­писание соглашения о сотрудничестве между АН СССР и Ми­нистерством науки Израиля. В Иерусалим выехала делегация АН СССР в составе президента Г.И. Марчука, вице-президента Р.В. Петрова, главного ученого секретаря И.М. Макарова, начальника УВС С.С. Маркианова, в делегацию входил и я. Израильскую сторону на переговорах возглавлял Ювал Ней­ман, в то время министр науки.

Наша делегация посетила ряд университетов, был согласо­ван список проблем для проведения совместных исследова­ний. Энтузиазм израильских ученых, проявивших большой интерес к развитию научного сотрудничества, производил впе­чатление. Как затем выяснилось, аналогичный интерес был проявлен и нашими учеными. Делегацию принял премьер- министр Ицхак Шамир, лидер правой партии Ликуд. У Юваля Неймана была и своя небольшая партия, тоже правой ориен­тации, имевшая несколько мест в кнессете.

О Ювале Неймане мне хотелось бы рассказать более под­робно. Это физик-теоретик, имеющий мировую славу за от­крытие общеизвестной ныне симметрии в классификации эле­ментарных частиц. Свое открытие он сделал независимо от американского физика М. Гелл-Манна, получившего за это Нобелевскую премию. Тридцать лет тому назад Нейман орга­низовал в Тель-Авивском университете отделение физики и астрономии и много лет был ректором. Кроме того, он долгое время активно занимался политикой. О его «правизне» мне не хотелось бы судить, потому что, как мы знаем по собственно­му опыту, не всегда легко решить, кто правый, а кто левый.

Впервые я встретил Юваля в Брюсселе в 1973 г. на Сольвеев­ской конференции, о которой уже говорил. Заочно мы друг друга знали, поэтому легко нашли общий язык. Как-то за ужи­ном я обратил внимание на серьезность обстановки на Ближ­нем Востоке, чреватой новой войной арабов против Израиля. При этом я особенно нажимал на численное превосходство арабов. Очень трудно было рассчитывать на то, что несколько миллионов израильтян смогут долго противостоять 100 мил­лионам арабов. На это Нейман мне ответил, что этому обстоя­тельству не следует придавать значения, поскольку Израиль имеет очень большое превосходство в военном отношении и всегда сможет справиться с превосходящими его по численно­сти арабами.

Через неделю после нашего разговора разразилась война, в которой Израиль был близок к поражению и которая лишь чудом закончилась для него успешно.

Еще через год я встретил Неймана в Риме на астрофизиче­ской конференции, и первым вопросом, который он мне за­дал, был: «Как вы сумели предсказать арабо-израильскую вой­ну 1973 года?» Наш разговор в Брюсселе явно произвел на него впечатление с запозданием, и он его трактовал как прямое предсказание этой войны. Я ему ответил, что никакими дан­ными я не располагал и что все мои утверждения были сдела­ны тогда на основании интуитивного ощущения обстановки.

В 1990 г. после приема у премьер-министра Шамира, во время прощания, я шутя сказал ему, что у меня хобби — да­вать советы и что если ему это понадобится, — я всегда к его услугам. После того, как наша делегация покинула кабинет премьер-министра, министр Нейман задержался там еще на некоторое время. О дальнейшем я знаю от него. Он слышал мою шутку и рассказал Шамиру о том, как я «предсказал» ему в Брюсселе войну 1973 г. («войну Судного дня») за неделю до ее начала. И здесь последовала совершенно неожиданная реак­ция Шамира, сказавшего: «За то, что ты не придал значения вашему разговору в Брюсселе, тебя следует повесить». Как сей­час рассказывают, перед началом «войны Судного дня» весь Израиль говорил о грядущей войне, а тогдашний премьер-ми­нистр Голда Меир располагала даже данными о точной дате ее начала. Так что началу «войны Судного дня» предшествовали обстоятельства, очень сходные с теми, которые были накануне Отечественной войны 1941 г., а замечание Шамира следует рассматривать только как шутку.

События, которые произошли через короткое время после нашего возвращения в Москву, я склонен связывать с поезд­кой нашей делегации в Израиль. В это время в стране нача­лись серьезные экономические трудности, и Горбачев был явно готов ухватиться за любую соломинку. В Москву были пригла­шены для встречи с Горбачевым министр науки и энергетики Израиля — наш знакомый Юваль Нейман и министр финан­сов Модаи. Модаи — несомненно, выдающийся экономист, сумевший остановить бешеную инфляцию в Израиле и до­биться стабильности местной валюты. Как мне рассказывали, визит этих двух министров был организован в течение бук­вально одного дня, и они прямо от трапа самолета были до­ставлены в кабинет Горбачева, дожидавшегося их в семь часов вечера в Кремле. Моя фантазия в этом месте всегда рисует сидящего в сумерках и нервничающего в ожидании израиль­ских министров Горбачева.