Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

— Пойдем глянцевитым путем,
пойдем-пойдем!

Губы синеватым аргоном,
румбу отбивая ступнёй,
Робот танцует спокойно
с фрейлейн, травинкой степной…

Телевидящей синькою светит стекло,
и на инее цинка пальцев тепло…

Приемная зала стального картеля.
На глади паркета ракета луча.
С официальностями не канителя,
сам Шнайдер с портфелем проходит, ворча.
Напрягся мозг микрофарад,
контакт механик пробует.
В ноль пять начнется смотр-парад,
приемка новых Роботов.
Шпалером стоят орденастые
представители павшей династии.

Каски шпиц —
генерал оф-Битц,
Генеральный штаб —
адмирал фон-Папф,
с рекою-лентой на груди
фельдмаршал граф де-Бомбарди.
Тряся лицо — чертеж машин
(проекты мин и ядер) —
сам Шнайдер примет строй машин,
шутливый, старый Шнайдер.

И мимо пиджаков пушка зимы светлей,
в Герленовых духах, и в золоте затылок, —
прошла украдкой леди Чатерлей
и у колонны жилистой застыла.

Забыт лесник (они давно расстались),
ей нужен Робот первобытных эр —
орангутанг несокрушимой стали,
чья сила: Е, деленное на Р.

Повернулись головы.
Лорнетки у глаз.
Об пол слитки олова,
по лестнице лязг…

Вдоль по рядам прокатился рокот,
дрогнули люстры в мелкую дробь.
В зал — маршируют — за Роботом — Робот —
паркет гололедицей — ромб в ромб.

Идут ребята страшных служб,
в дверях отдавши честь орлу.
А тени дам толпою луж
лежат на глянцевом полу.

— Рыцарской — ротой — железных сорок —
— Топорщась — подагрой — кольчатых — лап, —
— Корпус — пружинит — на плотных — рессорах —
— Свет — тиратронов — кварцевых — ламп. —

— На каждом — Роботе — надпись — «Проба», —
— Лбов — цилиндрических — свет — и сверк —
— Панцири — в глянце — Робот — в Робот, —
— Радиоскопами — смотрят — вверх. —

— Сто-ой! — (ударили тяжкой стопой).
А белая леди мечтает о встрече!
«Когда ж я увижусь, о Робот, с тобой,
чтоб тронуть железо и вздрогнуть, и лечь,
и щекой ощутить ферросплавные плечи.

Захочу, заведу,
и нежный гагачий
в пастушью дуду
запоет, догадчив,
склонившись антенной,
он чудный,
он тенор…»

Она видала видики,
но жить с живыми стало впроголодь,
и лапу лучшей в мире выделки
рукою замшевой потрогала.
Каждый — Робот — проверен — и вышколен,
Х-образная — — грудь — — широка, —
№ и серию вписывая в книжку,
Шнайдер обходит строй сорока.

— Мерцает — утроба — кишечником — трубок,
— шарниры — колесики — — ролики — стук.
— Напра — во, ать — два — повернулись — угрюмо
— светло-зеркальные — — сорок — — штук.

— Дайте-ка
общий выдох и вдох! —
кинул механику
роботов бог,
и разом сорок резиновых легких
охнули в хоботы: «Хайль! Гох!»

А леди мечтает: «Захочу — научу,
и Робот, грубый, жестокий такой,
повалит меня дивану в парчу
душить ревнующей рукой.
И после, блестя синевой под утро,
сентиментальный Робот
оперным тембром гудит в репродуктор:
„Твой до гроба…“»

А Шнайдер, рукой оттопырив ухо:
«Вот этот вздохнул немножечко глухо!» —
сказал и обмер, дорожка по коже,
как будто паук пробежал рукавом, —
грустно стоит на других непохожий
Робот номер сороковой.

Пульсирует веною, странный что-то,
что-то неверное в низких частотах.
Сгорбился Робот, вымолвить силится,
не может ожить, и стрелка на «стоп»,
и но около рта морщинка извилистая
(может — небрежность, а может — скорбь…).

Светится в прорезях лампа сквозная,
и чудится Шнайдеру — он по-людски
смотрит презрительно: «Я тебя знаю…» —
и тихо пульсируют сталью виски.

Завитковый соленоид
зеленеет локоном,
и лицо его стальное
худобою вогнуто.
По резине глянцевой
у немого рта
тонко жилка тянется,
будто доброта.

И Шнайдеру страшно:
— Выгнать! Испорчен! —
Отходит под стражей
к Роботам прочим…

Повернули тумблер в латах,
между глаз —
вынули аккумулятор,
свет погас.

Ни тепла, ни рокота,
ничего особенного:
вон выносят Робота
забракованного.

Уже — ни стихов, ни пенья, ни гуда,—
и, отражая мерцание звезд,
цельностальное зеркальное чудо
«Бюссинг» повез.

Зал гремит от топота:
что ни шаг — залп!
Тридцать девять Роботов
покидают зал.

Сплавом стали с кобальтом
клещи свисли.
Тридцать девять Роботов
на работу вышли.

Чтоб парламент пеплом вытлел,
рейхстаг сжечь.
В Спорт-Паласе черный Гитлер
держит речь.

Блещут фонодугами
никельного сверка,
зашагали слугами
Гуго — Гугенберга.

Пролетает морем синим
пылью пар,
облит синим керосином
Фили — ппар [6] «Жорж Филиппар» — Французский лайнер погиб от пожара в Аравийском море(16 мая 1932 года). Число жертв составило около 100 человек. .

Черной свастикой железо
на щеке,
страшной цепью танки лезут
на Же-Хе.

Отливает маслом потным
морды сталь —
глядя дулом пулеметным,
Робот встал.

Среди старья — развинчен и разверчен,
развороченный, как труп, кошмар, —
забракованный за нечто человечье,
Робот, брошенный, лежит плашмя.

Робот мертв. Ржавеют валики.
Ненужный Робот в грязном стоке
под грудой жести спит на свалке.
На нем цветет узором окись…

Кто б знал!..
Вороны, каркая, над свалкой пролетали,
и мимо — так как пищи не увидели.
А мелкие, блестящие детали
раскрали юные радиолюбители.

Медь зеленеет и пятнится, как
осенний мох под палою березою.
И чудный панцирь разъедает рак,
железный Cancer — трупная коррозия…

Осколки ламп раскинуты пинком,
и руки врозь, забывшие о жесте…
Спи, Робот, спи, прикрытый, как венком,
обрезками консервной жести!

Запахом пороха воздух тронут.
У пулеметов лежим по два.
Траншеями изморщинен фронт.
Высота 102.

Темнеет. За спиной — Республика.
Шинель у ног.
Комрот молоденький (три кубика)
глядит в бинокль.

И в шестикратных
два круга
в деленьях накрест
вплыл курган.

Сначала туманен и матов,
резче, и вблизился в круг
рак в защитных латах,
вытянув лопасти рук.

Сумерки. Холм извилист…
Из-за пригорка вылез,
сузив мерцанье линзы,
вытянув черный хобот,
глянув глазами слизней,
стопочервячный Робот.