Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 3. Гражданская лирика и поэмы

Над высотой Страны Советов,
где облаками воздух вспенен,
протянет руку в даль рассвета,
лучу зари, товарищ Ленин.
Из Одинцова путник выйдет —
Москва за лесом, за рекою…
Но путник Ленина увидит
с простертою к нему рукою.
С дороги сбившись, летчик ищет
маяк Москвы в туманной каше,
и Ленин дружеской ручищей
аэродром ему покажет.
Гроза решит раскатом грома:
«Паду на дом, огонь раздую!» —
но Ленин отведет от дома
огонь и бомбу грозовую.
Его рука весь мир обводит —
вершины, низменности, воды…
И, может, вспомнит о свободе,
краснея, статуя Свободы.
С вершины нового Монблана
поэт увидит с удивленьем
мир, перестроенный по планам,
что людям дал товарищ Ленин.
И вы, с планетою в полете,
глазами обернувшись к другу,
всем человечеством пожмете
живую ленинскую руку!

Шар созрел, кожурою обтянутый тонко,
и сентябрьским румянцем звезды налился,
и сорвался, как яблоко, как ньютоновка,
не на землю, а с ветки земли в небеса!
Отступал от гондолы закон тяготения,
не кабину, а нас на земле затрясло.
Вся Москва и Воздушная академия
отступала, мелькала, а небо росло.
Им казалось, что зелень — это трава еще,
это сделался травкой Сокольничий парк.
Это был не Пикар — это наши товарищи
по совместной учебе, по тысячам парт.

Мы все с замирающим сердцем
фуражки задрали наверх
и тянемся к стратосферцам,
к втянувшей их синеве.
В том небе никто еще не был,
еще ни один аппарат,
и вот в девятнадцатом небе
советские люди парят.
И в это синейшее утро
ко мне на ворот плаща
упала дробинка оттуда,
как первая капля дождя.
Взлет стратостата и бег шаропоезда [2] Шаропоезд — поезд монорельсовой конструкции, созданный инженером Н. Г. Ярмольчуком в 1932–1934 годах. Поезд двигался на шарообразных колесах с встроенными в них электродвигателями, которые располагались в полукруглых желобах под деревянной платформой (в полномасштабном проекте платформа должна была быть бетонной). Примечание сканериста. ,
финиш машин, перешедших черту, —
все это нами ведется и строится
в век, набирающий быстроту.

Нам не до стылого,
нам не до старого.
Шар растопыривай!
Небо распарывай!
Юность сквозная,
жизнь раззадоривай, —
черт его знает,
как это здорово!

Как я завидую взвившейся радости!
Я как прибор пригодился бы тут,
взяли б меня как радостеградусник.
Чем я не спирт? Чем я не ртуть?
Эту глубокую, темную ширь
я б, как фиалку, для вас засушил.

Где ж это виделось?
Где хороводилось?
Нам это выдалась
быстрая молодость!
Молодость вылета
в шумное поле то,
в семьдесят градусов
верхнего холода!

Чтобы повсюду росли и сияли
нашей эпохи инициалы,
будет написано сверху небес
здесь и на блеске заоблачных сфер —
смелости
С
свежести
С
скорости
С
и радости Р.

В подземных пластах под новой Москвой,
в гнилом ископаемом срубе,
был найден холодный, совсем восковой
мужчина в боярской шубе.
Он весил без малого десять пудов,
упитанный, важного чину;
ни черви, ни почва, ни плесень годов
не тронули чудо-мужчину.
Врачи с удивлением мерили рост,
щупали мышцы тугие,
одни заявили: — Анабиоз! —
Другие: — Летаргия!

Боярин лежал, бородатый по грудь,
в полном здоровье и силе,
и чтобы усопшего перевернуть,
грузчиков пригласили.
Натерли эфиром лоснящийся зад,
зажгли инфракрасную лампу,
и доктор боярину вспрыснул лизат —
пятнадцать сияющих ампул.
Лизат в инструменте клокочет,
а тот просыпаться не хочет.

Боярин молчит, боярин ни в зуб, —
лежит, как положено сану.
Профессор вгоняет ему в железу
два литра гравидану.
Решили прием увеличить на литр,
уже гравиданом боярин налит,
но все ж от чудовищной дозы
лежит, не меняя позы.
Гормонов ему втыкают в бедро,
рентген зашибают в брюхо,
и физики атомное ядро
дробят над боярским ухом.

Тут грузчик к нему проявил интерес:
— Профессор, да вы разиня!
Со мной при себе поллитровочка есть
из коммерческого магазина. —
Нашли у боярина рот в бороде,
бутылка гулко забулькала, —
боярин светлел, наливался, рдел
и вдруг растаращил буркалы:
— Холопы! — боярин вскочил и оре. —
Замучу! — оряху спросонок. —
Кто, смерд, разбудиша мя на заре?
Гоняхом сюда закусону!

Отъелся боярин, — вари да пеки!
От сытных хлебов беленится,
крадет у соседних больных, пайки, —
вконец обнищала больница.
За ужином требует водки литр,
орет по-церковному в градусе.
И сдали его, как порядок велит,
в Коопхудмузлит,
а там обалдели от радости!
— Чистый боярин! — Худмуз упоен,
ищут боярину место:
и грязен и груб, но все-таки он —
историческое наследство.

И дали жильцу подземных руин
гида из «Интуриста».
И тот объясняет: — Мосье боярин,
вы спали годочков триста.
Москвы не узнаете — долгий срок,
асфальт, фонари повсеместно.
Вот — телеграф, а вот — Мосторг,
а это вот — Лобное место. —
Боярин припал к родимым камням,
ни слова не молвит, а только «мням-мням».
Упал на колени и замер,
и мох обливает слезами.

Боярин по родине начал грустить,
лишился обличия бодрого;
эксперты решили его поместить
в домик боярина Федорова.
Сидит он и жрет грязнущей рукой
свое древнерусское крошево.
Любители ахают: — Милый какой,
обломок проклятого прошлого! —
Славянский фольклор изучают на нем,
и даже в газете объявлено:
«В музее сегодня и ночью и днем
показ живого боярина».

Он как-то «жидом» обозвал одного
явного украинца.
Худмуз восхищается: — Выручка во!
Боярин доходней зверинца. —
Не раз посетитель наследством избит,
Худмуз восхищается очень:
— Какой полнокровный боярский быт,
живуч, симпатяга, сочен! —
А если доносится мат из ворот,
Худмуз снижается в шепот:
— Тише, боярин передает
свой творческий опыт…

Но вскоре великодержавный душок
закрался в душевную мглу его:
он создал со скуки литкружок
в жанре Клычкова и Клюева.
Боярин скандалит в пивной вечерком
цыгане волнуют боярина,
орет, нализавшись, тряся шашлыком:
— Тапёр, наяривай! —
Изящные девочки ходят к нему,
ревет патефон в боярском дому,
и, девочек гладя и тиская,
боярин гнусавит Вертинского.

В Коопхудмузе решили так:
— Конечно, у классиков учатся,
боярин вполне положительный факт
и мягко влияет на юношество.
Конечно, скажем, без рапповских фраз:
трудно ему перестроиться, —
«Вечерку» читает, а все-таки раз
в церковь зашел на Троицу.
И водку пьет, и крест на груди,
и бабник, и матом лается,
а все же боярин у нас один, —
бояре вот так не валяются!