Семён Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы

Аллигаторов тут не богато, —
с нивелиром тут есть ирригатор,
что ж касается нашего Ра —
есть заря, и гора, и жара!

Эй, ребята, снимайте портянки!
Рыть каналы для ржи-египтянки!
Время — климат и Волге менять!
Это надо суметь и понять!

Я — поэт и ботаник, хожу по степи,
приминая колючки, цветы и шипы,
я не степью хожу, я хожу по аптеке,
разбираясь в зеленой фармакотеке.

Беспредельная степь, бесконечная степь,
ты — природой написанный длинный рецепт!
За полоской слабительных резко запахли
удивительно сильные мятные капли.

Масса детской присыпки качается тут,
и добротные рвотные дико растут,
дозирована точно, вспухая и спея,
летним солнцем отвешенная фармакопея.

И мне видится: тонкие корешки
превращаются в сладкие порошки,
и качаются склянки с ромашкой на пробке,
и пилюли слагаются с веток в коробки.

Вы горячкой больны — вам накапали степь,
вы в жару — нате степь на горчичном листе!
Шприц шипа тут растет с одуванчиком зонда.
Пациент — я вхожу в кабинет горизонта!

Солнце начало сразу, склонясь у плеча,
операцию глаз инструментом луча.

Я был в Москве. Она — добротный город.
Маленько Волга дует ей за ворот.
Легонько пахнет нефтью и тайгой,
Донбасс чуть-чуть задел ее рукой.

Московия, ты цареград плодовый,
пунцовых башен грозные моркови,
под куполами зрелыми лежишь
зеленолистою ботвою крыш.

Малина, тыква, ананас и дыня
с бутылкою анисовки в средине —
Василия Блаженного собор,
на поставце стоящий с давних пор.

Я б засадил Москву рядами елей,
рядами кедров по длине панелей,
кристаллы зданий я бы окаймлял
ветвями пихт до самого Кремля.

Мичурин-Время скрещивает избы
со стройною архитектурой призмы,
гибрид ампира с блеском Корбюзье,
прожектор при естественной грозе!

Москва — несметно редкостная друза
столиц, колхозов, сел и дач Союза,
в ней всех провинций руки сплетены,
она — большая выставка страны.

Москва одна — при зное и морозе,
в стихах и в прозе, в хвое и в мимозе.
Поэт, ботаник и провинциал,
я понял вдруг Москву и просиял:

Москва — Москвища, а моя сторонка,
мой городок — приветная Москвенка!
И то село, откуда я и вы,
лежит родимым пятнышком Москвы!

Всех породнила, всех переженила —
грузина, чуваша и волжанина,
всех подружила общностью одной,
как сто плодов от косточки родной.

Вот я брожу, еще никем не признан
в многознаменном граде коммунизма,
и тыща верст от Волги — ни при чем!
Я и себя считаю москвичом!

И этих звезд полночные рубины
у нас есть тоже — в ягоде рябины,
и этих стен кумачных кирпичи
есть и в избе родительской — в печи!

Пусть стерегут мою Москву большую
дозоры одесную и ошую,
и семена отборные Москвы
по всей земле пускай дают ростки!

О, плод головастый из племени инков,
что странно возник у Загорского рынка,
с воинственно-диким зеленым пучком!
Растение-идол. А впрочем — почем?

Я взял за вихор этот плод Монтецуму
и понял его мексиканскую думу:
что он бы безропотно рос и не чах
ацтеком на наших советских бахчах.

Он жил бы не вчуже и зрел бы не втуне
с антоновкой, русской простой хохотуньей.
На пляж отдыхающих тыквенных пуз
привел новичка бы херсонец арбуз.

Разрежь его, Варя, он пахнет на славу,
запьем его влагой совхоза Абрау,
два запаха эти докажут как раз,
что Мексике очень подходит Кавказ.

О, скрещивать разных — в моих это вкусах.
Чудесные дети — от черных и русых!
Возьми за вихор меня — скажут про нас:
ты яблоко-девушка, он — ананас!

А я не индеец, я только похожий.
Но пусть приживется и плод краснокожий,
пусть песню затянет наш девичий хор
про твой, ананасе, зеленый вихор!

Стихи о России — стихи не простые:
Христа и березку вы мне б не простили,
прочти я псалом про цветы и скиты —
сказали б: — Сметанников! Это не ты.

В проспект Интуриста зачислены: тройка,
икона, трактир, каравай и попойка,
молодка, мужик, сарафан, самовар,
и «эх» и «чаво», и подобный товар.

Я это отбросил. За время Советов
показано ясно — Россия не это!
Россия — смекалка, ухватка, размах,
и недруги помнят о наших Косьмах!

У русских не знали немецкого счета,
расплата за всех — это стоит почета!
Не брали за выпивку с гостя в дому,
а все без остатка в тарелку ему.

Японская вежливость нам не по нраву,
с поклонцем, с присестом не каплем отраву,
чинили расправу — не маслили глаз,
и слов двоезначных нет в речи у нас.

Душа у народа, как небо и солнце,
раскрытая путнику дверь хлебосольства,
рубашка — с товарищем — напополам,
и есть чем похвастаться нам — москалям!

Есть качества русские — знаете сами —
недавно сказались они на Хасане,
и эти вот качества русской души
в приход коммунизму — возьми и впиши!
Есть качества русские — мастеровые!
Наш Яблочков выдумал лампу впервые,
и радиозвук родился на Руси,
и это в приход коммунизму внеси.

Ста дружным народам — Россия старшая,
кнутом не грозя и тюрьмой не стращая,
а делится хлебом, любовью, душой —
с дехканом, с казахом, с кавказским мушой.

Так ярче румянцу и больше красы ей!
Французы и негры, гордитесь Россией,
что завтра за якорь, и полюс за ось,
и счастье за хвост нам поймать довелось!

На русской земле есть красавица Варя,
второй не найдете, всю землю обшаря,
вторая — другая, не этих примет,
красивей — возможно, любимее — нет!

Так высься и ширься, все рати осиля,
всесветная мать коммунизма — Россия,
багряные стяги над миром вия,
и да расточатся врази твоя!

Что надо поэту? Для полной удачи —
ни злата в сберкассе, ни каменной дачи,
ни дяди с наследством, ни сада в Крыму,
ни чина, ни сана не надо ему.

Я начал писать на плодах и колосьях,
на шкурке крота, на чешуйках лосося,
я строки веслом расплескал на пруде,
я вилами даже писал по воде!

Чудесно — писать на березовом лыке,
пером журавля и чернилом черники,
кто сызмальства песню любить научен —
умеет ничем сочинять на ничём!