Том Уикер - На арене со львами

В прохладном коридоре, освещенном лишь скуповатым светом, сочившимся через полукруглое оконце над дверью, Джоди обернулся к Моргану. Его лицо смутным пятном чернело над белой курткой.

— Вы не хотите сначала зайти к мистеру Ханту?

— Как зайти?

Морган растерялся: этот вопрос и цветы у двери — одно не вязалось с другим.

— Он совсем как живой лежит. Только помолодел лет на десять.

Джоди отступил назад и указал на дверь гостиной. Сбоку стоял маленький пюпитр, а на нем — лампочка под темным абажуром и раскрытая книга.

— А,— сказал Морган.— Сюда зайти?

— Его привезли нынче утром. И я, как только его увидал, сказал миссис Андерсон, что лицо его снова осенил мир.

Из дверей вышел щуплый человечек в темно-синем костюме.

— Входите, входите,— сказал он.— Прощание с телом до трех часов.

— Гм-м-м…— промямлил Морган.— Может быть, позже… То есть я потом зайду, а сейчас меня ждет миссис Андерсон.

Он никак не предполагал, что гроб будет открыт: не похоже на Кэти.

— Да, конечно.— Щуплый человечек протянул ему авторучку, прикованную тонкой цепочкой к пюпитру.— Родственники усопшего просят вас расписаться здесь в память о том, что вы разделили их скорбь в сей печальный час.

Морган взглянул на авторучку с нескрываемым отвращением. Однако он взял ее и покорно расписался; ибо нет требования, более непререкаемого, чем требование гробовщика при исполнении служебных обязанностей. За распахнутой дверью Морган увидел несметное множество цветов, а там, в глубине, подумал он с глухой болью в душе, установлен открытый гроб.

— Миссис Андерсон держится с поразительным мужеством,— шепнул ему гробовщик. — Она воистину опора для всех близких.

Морган поспешил вслед за Джоди вверх по лестнице. На верхней площадке он увидал сына Андерсона, который сидел на ступеньке и смотрел на него невидящим, застывшим взглядом. Морган протянул ему руку. Внук Старого Зубра пожал ее с явной неохотой.

— Ну что ж, Бобби.— Говоря это, Морган осознал, что сказать ему, в сущности, нечего.— Теперь ты — глава семьи.

— Вы же идете к ней.

Бобби отдернул руку и отвернулся. Он был худощав, высок ростом, но теперь, когда он сидел вот так, на ступеньке, понурый и жалкий, он выглядел совсем малышом, и Моргану вспомнилось, как Бобби некогда карабкался на колени к Андерсону.

— Спасибо, Джоди, дальше я пойду один.

Негр кивнул и пошел по коридору к задней лестнице.

Морган тронул Бобби за плечо.

— А ты не хочешь пойти со мной?

— Она велела мне уйти, хочет с вами наедине поговорить.

— Ну хорошо. Мы с тобой поговорим попозже.

— Не о чем нам говорить.

Конечно, не о чем, ничего тут не возразишь. Морган вспомнил собственного сына, который был на несколько лет моложе Бобби. Надо мне быть повнимательней к Ричи, подумал он, уделять ему больше времени. Морган снова коснулся плеча Бобби и прошел мимо.

— Вы там надолго не застревайте,— сказал Бобби. — Не застревайте, сволочь вы последняя.

Морган остановился и поглядел на мальчика. Значит, он давно уже все понял. Но что ему скажешь? Извини, мне очень жаль, что так получилось?.. Нет, уж лучше промолчать вовсе, подумал он, разглядывая худую, скорбно сгорбленную спину, тонкую, длинную шею, склоненную голову. Голова у него совсем как у Ханта. Как можно объяснить кому-либо, что у жизни свои законы? И даже если б это удалось объяснить, все равно никакие слова ничего не оправдают. Жизнь сама себе служит оправданием или же обходится вовсе без оправданий, и когда она отбрасывает человека прочь или сбивает с ног, надо встать и идти дальше, чтобы все понять самому. Даже рассказчик не может тут ничего другого придумать.

Морган прошел по знакомому коридору и постучал в дверь. Сердце гулко билось в груди, как всегда бывало, когда он должен был встретиться с Кэти после разлуки. Услышав ее голос, он не сразу сумел повернуть дверную ручку — она совсем разболталась от старости. Наконец дверь отворилась, и Морган переступил порог.

Кэти стояла у окна, освещенная ярким утренним солнцем, спиной к двери. В комнате было не жарко, но и не слишком свежо — Кэти любила умеренную прохладу. Эта комната служила ей не только спальней, но и гостиной: на столике возле дивана стояли кофейник, чашки и одна роза в тонкой хрустальной вазочке на серебряном подносе. Кровать была застелена розовым покрывалом, но вообще здесь было мало женского: всюду в беспорядке валялись книги, на стене висели семейные фотографии, а в углу стоял гимнастический велосипед.

Морган вошел, бесшумно ступая по толстому ковру.

— Велела бы ты починить наконец дверную ручку,— сказал он, как уже не раз говорил прежде.

Она обернулась и бросилась в его объятия. На ней был широкий стеганый халат, достававший почти до полу, и ни следа косметики на лице; она даже не надушилась своими духами в это утро. В углах ее пухлых губ залегли морщины, а под глазами, бледно-голубыми в утреннем свете, были круги; никогда уж глаза эти но будут таинственными или манящими, как в минувшие дни, но Моргану это было безразлично. Он знал всю ее широту, всю глубь ее души, знал, какое щедрое у нее тело, какой притягательной силой она обладает,— и все это слагалось для него в образ красоты, которая никогда не померкнет, никогда не утратит обаяния, властно влекущего неуемным жизнелюбием и неисчерпаемым разнообразием. Он стиснул Кэти в объятиях, сердце у него в груди билось все так же гулко; ее лоб крепко прижался к его плечу, и он почувствовал, как её сильные руки сомкнулись вокруг него плотным кольцом.

— Обними меня крепче, Рич!

Морган чуть пригнулся и подхватил её на руки, хотя она была высокой и отнюдь не легкой. Кэти оторвала голову от его плеча, уткнулась ему в шею и зажала в зубах складку кожи чуть пониже уха. Он нежно ее покачивал. Шли минуты. Она сжала зубы не крепко, но ему казалось, что она проникает в самые недра его существа, вторгается в некую сокровенную глубину. Потом она прильнула губами к его уху.

— Но я жива, Рич… я жива…

И Морган шепнул, погрузив лицо в ее волосы:

— Мы оба живы.

— Мне позвонили… какой-то полисмен. Он что-то бормотал, и сначала я ничего не поняла. А потом поняла. И подумала — сразу, прежде всего: я еще жива.

Ее губы скользнули по его щеке, он повернул голову и впился в ее жаждущий рот. Поцелуй был бесконечен, словно они оба отчаянно впивали жизнь. Потом она слегка отстранилась и прошептала, дыша ему в щеку, у влажного уголка рта:

— А потом все было ужасно. Потом я начала думать о Ханте и о всех годах, прожитых с ним. Я позвала Бобби, у меня было столько хлопот, и так ужасно, так горько. Часов в десять я ушла от них всех в луга, бросилась на траву и заплакала.

Морган снова стал ее покачивать, и она съежилась у него на руках, приникнув головой к его груди, так что он слегка касался подбородком ее макушки.