Том Уикер - На арене со львами

— Чудовищная история,— повторил Гласс.

— Бадди отсидел всего несколько месяцев. Но тюрьма его сломила, он вернулся совсем другим. Несколько лет назад он умер.— Морган начал спускаться с холма, остальные молча двинулись следом.— А статья была премирована, как лучшая журналистская работа. Мало того, мне предложили место в Вашингтоне. Можно сказать, с тех пор я и встал на ноги. Поистине чудовищная история.

Они спускались по склону все ниже. А вот я не знаю, правда это или нет, думал Морган; и не знаю, лгал ли Лонни Тобин, и пытался ли Хант Андерсон продать душу Данну, и вообще ничего не знаю наверняка. Он украдкой оглянулся: у вершины холма, на фоне красного солнечного диска виднелись рабочие, которые лопатами засыпали могилу. Морган остановился и стал смотреть; остановились и другие и тоже стали смотреть на рабочих. Те, длинными черточками чернея против солнца, двигались безостановочно; Моргану показалось, что он слышит, как стучат о крышку гроба комья земли.

Адам, который не спускал с него взгляда, тихо сказал:

— А я вот думаю, не зря ли я его тогда оставил. Иногда мне кажется, что, когда он выставил свою кандидатуру в президенты, надо было продолжать с ним работать. Я был против, но все время интересовался, как идут его дела, не могу ли я чем-нибудь ему помочь, и почему все обернулось так скверно, хотя начиналось так хорошо. Может, если б я его не бросил…

— Ну, это вряд ли,— сказал Морган.— Не обижайся, но было такое, чего даже ты не мог для него сделать. И никто не мог бы. Ему просто надо было самому с собой справиться.

— Я, возможно, хоть понял бы, что же случилось.

— Тоже вряд ли,— сказал Морган.— Боюсь, никто и никогда этого не поймет.

СЫН СТАРОГО ЗУБРА V

— Вообще на свете чертова пропасть вещей, понятных лишь немногим,— сказал Морган, продолжая спускаться с холма. Ему казалось, голос его преодолевает тьму и глухой и мерный стук земляных комьев, который словно бы доносился даже сюда. Главное все время говорить, подумал он, тогда никто не услышит, как стучат комья.

— Ну вот, к примеру, Кэрли — на него поглядишь, можно подумать, он всю жизнь рекламировал шампунь по телевидению. А на самом деле, по-моему, Кэрли, если он разрешит мне высказаться, лучший губернатор из всех, каких я знал, а уж их я знавал больше, чем достаточно.

— Готов дать голову на отсечение…— Кэрли, казалось, был польщен.— …Это вы верно сказали.

— Не ахти какая похвала, конечно, если вспомнить, что большей частью представляют собой губернаторы, к тому же, может быть, вчерашний политик значит ничуть не больше, чем вчерашняя газета; мы так стремительно мчимся по главной магистрали жизни, что оглядываться, пожалуй, даже смысла нет.

Морган, собственно, разговаривал сам с собой; он старался не думать о том, как засыпают могилу, о Зебе Вансе, о Миллвуде, о Бобби, о том страшном, что он боялся узнать о себе, о стремительно убегающих годах своей жизни.

— И все-таки все мы оглядываемся, верно? Все мы пытаемся сообразить, как же мы пришли к тому, к чему пришли. Вот перед вами старина Кэрли, ни на день не постаревший, выглядит в точности так, как во время съезда, хотя еще задолго до того мне рассказывали, что Кэрли по привычке носит гетры и фрак, и даже ходили сплетни, что, мол, длинные волосы он отпустил для того, чтобы спрятать бородавку на шее… впрочем, к чему было тогда носить фрак?

— Я всегда им говорил — разгадка лишь одна,— сияя, пророкотал Кэрли.— Фраки — это стиль, который я для себя выработал и которого придерживался много лет.— У старины Кэрли было одно твердое убеждение — избирателя надо развлекать.

Так считал и Зеб Ванс, подумал Морган, но тут же отогнал непрошеное воспоминание и сказал:

— Вы, как всегда, заметаете следы. Друзья мои, сам Кэрли вам ничего не станет объяснять, но суть дела в том, что развлекать он их, конечно, развлекал, а политику свою строил так: одну половину пирога отдавал финансовым воротилам, а другую приберегал на нужды штата. Кэрли повышал налог на распродажи по сниженным ценам и налагал запрет на законопроект о подоходном налоге, потому что этого требовал капитал в его штате, весьма солидный капитал. Он вносил изменения в банковское законодательство, с тем чтобы банки крупных городов получили возможность открыть в маленьких городках филиалы. Это он тоже делал в интересах капитала. По его расчетам, так и набиралась половина пирога, тут он ставил точку и выдвигал совсем иные законопроекты. Ассигнования на школы повышались в полтора раза, утверждалась новая система медицинского обслуживания сельских районов, где жители не имели средств для постройки больниц, создавались профессиональные училища для людей, не получивших специальной подготовки, и полномочная комиссия по защите гражданских прав. Это и был второй вид вложения капитала. Никаких революций, как видите, старина Кэрли в своем штате но затевал и никого не пугал. Это было не в его стиле.

— Ни в коем случае,— с живостью подтвердил Кэрли,— ибо, ухлопав на изощренную политику всю свою долгую жизнь, я усвоил, джентльмены, что наши толстосумы смертельно боятся лишь одного — ограничения прибылей, или, как выражаются на модных нынче экономических курсах, перераспределения доходов. И выходит, если практикующий политик не исповедует этой заморской идеи или, мало того, дает возможность денежным мешкам унести с собой в могилу несколько лишних банкнот, то, уверяю вас, джентльмены, никто не помешает ему провести в жизнь весьма уморенную социальную программу. У этой шушеры, по чести говоря, не хватает ума смекнуть что к чему.

— Это социальная, весьма умеренная, по его словам, программа и объединила его с Андерсоном,— сказал Морган.— Он то вас понимал.

Кэрли встряхнул густой гривой волос.

— Ну, а я сумел понять его только тогда, когда достойная супруга покойного сенатора, зубастый ангелочек по имени Кэти, два-три раза наглядно показала мне его политическое кредо. Я уже старик, могу признаться, что временами мною овладевал тлетворный дух честолюбия. Увы, меня пришлось уговаривать присоединиться к Андерсону. Но я не раскаялся.

— Когда Кэти наконец его уговорила,— сказал Морган,— он все взял на себя и занялся предсъездовской обработкой делегатов в штатах, где не проводился предварительный тур. Мэтт правильно сказал, что Кэрли и его молодчики сумели придать операции почти профессиональный вид. Но когда Данн переметнулся к Эйкену, даже Кэрли ничего не мог поделать. Верно, Кэрли?

Морган узнал новость, едва проснулся. Он буквально вывалился из постели, надел чистую рубашку и спустился на грузовом лифте в вестибюль, уже битком набитый народом. Один из репортеров, ухватив его за плечо, спросил, слыхал ли он, что Данн перешел к Эйкену. Морган сказал, нет, не слыхал, и стал проталкиваться дальше. Он наткнулся на одного из делегатов, сторонника Андерсона, и тот сказал, что, мол, вот и вляпались, теперь Андерсону нужно поскорее выбираться из этой свалки. На улице, где Морган приостановился, соображая, в какую сторону идти, мимо него прошмыгнули два человека в рубашках с вензелями, судача о том, как Данн поддержал Эйкена. Свернув за угол, Морган увидел нанятый его редакцией лимузин, где сидели главный редактор и два репортера. Репортеры подвинулись, давая Моргану место. Все они уже слышали новость. Пока они ехали к зданию, где проходил съезд, голос диктора по радио внушительно сообщил, что по сведениям, полученным из хорошо осведомленных источников, после очередного голосования будет избран Эйкен.