Кевин Фонг - Extremes. На пределе

Мне приходилось слышать о людях, выбиравшихся из тонущих самолетов ночью и целую вечность, как им казалось, плывших в кромешной тьме неведомо куда, зная, что если ошибутся, то будут плыть до конца жизни.

Сейчас, под водой, мне уже до одури хочется сделать вдох. Но я следую наставлениям инструктора. Вытягиваю правую руку, и ладонь упирается в короткий рычажок, открывающий окно. Черные и желтые полосы — последнее, что я могу ясно рассмотреть, прежде чем вода накрывает меня с головой. Я отчаянно тяну рычаг, чтобы раскрыть окно, затем хватаюсь за раму, убеждаюсь, что ничто не помешает мне вылезти из водяной могилы. Лишь после этого я решаюсь отстегнуть ремень безопасности, всей душой надеясь, что непослушный карабин не заклинит.

Освобождение проходит гладко, я подтягиваюсь на оконной раме, запоминая, в какую сторону двигаться. Вылезаю из вертолета и начинаю подъем к поверхности. Всплыв, жадно хватаю воздух ртом. Как же здесь хорошо, в этом теплом плавательном бассейне тренажера!

Но где-нибудь в Северном море за это время я бы, пожалуй, лишился жизни. Чтобы понять почему, разберемся в том, что заставляет нас дышать.

***

Дыхание — единственная функция организма, которая управляется частично автоматически, а частично осознанно. Может показаться, что такую жизненно важную систему надежнее было бы полностью переключить на автопилот.

Единственный ритм, сравнимый с дыханием, — ритм сердечных сокращений — почти целиком находится на автоматическом управлении. Да, вы, возможно, гордитесь тем, что умеете брать себя в руки, несколько замедляя сердцебиение, но припомните-ка, когда вы в последний раз устраивали состязание «кто дольше продержится с небьющимся сердцем»?

Что касается дыхания, то мы можем выбирать, как дышать: вот прямо сейчас можем задышать чаще и глубже. А можем и вовсе задержать дыхание. Но наш организм слишком хорошо нас знает — и потому не доверяет нам до конца. Да, он позволяет нам немножко поуправлять дыханием, но лишь на время, и ни за что не допустит, чтобы мы причинили себе вред, слишком долго забавляясь таким образом. Задержать дыхание так, чтобы убить себя, невозможно. Честно говоря, сдерживая дыхание на суше, мудрено даже довести себя до обморока.

Рано или поздно организм и его автоматизированные системы управления перехватывают контроль. Поиграли — и хватит! А определить, когда именно настает этот момент, довольно сложно. Наш организм осторожничает, его предохранители срабатывают задолго до того, как начнутся серьезные сбои в биохимических процессах.

Чтобы понять, что мы не дышим, организм должен заметить происходящие физиологические изменения. Грубо говоря, речь идет о двух вещах. Казалось бы, снижение уровня кислорода — показатель достаточно очевидный, однако не он служит организму индикатором опасности.

Что ж, остается концентрация углекислого газа. Когда мы задерживаем дыхание, уровень углекислоты в крови растет быстрее, чем снижается уровень кислорода. Именно поэтому организм, принимая решение сделать вдох, ориентируется на концентрацию углекислоты. Молекулы углекислоты растворяются в воде, делая ее более кислой. Эта повышенная кислотность косвенно свидетельствует о том, что мы слишком надолго затаили дыхание.

Но это не все — система устроена куда сложнее. На самом деле никто не знает точно, чем именно определяется наступление переломного момента в управлении дыханием — мгновения, когда потребность сделать вдох становится непреодолимой. Мы знаем, что существует постоянный основной ритм, он определяется дыхательным центром, расположенным глубоко в стволовой части головного мозга. Этот центр — скопление нервных клеток, задающих ритм танцу, который не прекращается на протяжении всей нашей жизни, а приостановить его нам позволено лишь на краткое время. Можно уподобить этот ритм вечному биологическому метроному. Если дыхание приостанавливается, метроном продолжает тикать, заставляя вас возобновить мелодию.

Кроме того, нельзя не принимать в расчет факторы окружающей среды. На тренировках в бассейне — с температурой воды + 25 °С — испытуемые, симулируя спасение из тонущего вертолета, могли задержать дыхание в среднем на тридцать семь секунд. Вдали от резервуара с подогреваемой водой дело обстоит намного хуже.

При температуре воды ниже + 12 °С развивается холодовой шок. Этот рефлекс, запускаемый активацией кожных холодовых рецепторов, провоцирует непроизвольные и неконтролируемые вдохи. Он заставляет человека судорожно дышать даже в том случае, если тот погружен в воду. В результате время задержки дыхания в холодной воде падает до шести секунд.

Известно также, что на дыхание влияют рецепторы, реагирующие на механическое растяжение легких и дыхательных мышц. Но на какую силу растяжения они реагируют, как взаимодействуют, до какой степени их действие различно у разных людей — обо всем этом пока что остается только гадать.

Интересно, что в XXI веке мы много говорим о единой теории поля в физике, а сами даже не приблизились к разработке стройной теории, касающейся одной из самых фундаментальных физиологических функций: того, что заставляет нас дышать.

***

Йоргос Хагги Статти на первый взгляд казался ничем не примечательным греческим рыбаком. Небольшого роста, с обветренной кожей, выдубленной за годы нелегкого труда на палубе под средиземноморским небом. Пульс у худенького, субтильного Йоргоса был ритмичный, частота дыхания и тоны сердца — нормальные. Эти детали записаны итальянским терапевтом при осмотре рыбака. Врач пытался обнаружить хоть какое-то неординарное свойство, способное объяснить удивительное достижение Статти. В 1913 году грек стал местной знаменитостью — после того как извлек якорь военного корабля со дна гавани. Единственный раз глотнув воздуха, он, как утверждают, нырнул на глубину свыше семидесяти метров.

Погружение без акваланга — вещь не новая. Давно известны достижения японских ама : эти великолепные ныряльщицы по многу минут кряду оставались под водой, собирая моллюсков, голотурий и жемчужины. Однако нигде в источниках нет указаний на то, что ама ныряли на глубину более двадцати метров, — а это не идет ни в какое сравнение с тем, что проделал Статти.

Удивительно, но грек заявлял, будто способен погрузиться и глубже. Однако как ему это удавалось, осталось невыясненным. Во время испытаний на суше Статти ни разу не удалось задержать дыхание дольше чем на сорок секунд. Лишь одна деталь его физического строения обращала на себя внимание: заметно увеличенная, бочкообразная грудная клетка. Имелось и другое, косвенное доказательство погружения на большие глубины с их высоким давлением — нарушение слуха. Одна барабанная перепонка была полностью разрушена, другая сильно повреждена и перфорирована. Статти был озадачен всеобщим интересом к его погружению. Сам он не видел в этом решительно ничего необычного: он был рыбаком и считал, что должен это уметь. Его смущали вопросы доктора и бесили просьбы задержать дыхание на суше. Статти это испытание казалось бессмысленным: в воде, говорил он, все по-другому.