Алексей Дударев - Белые Россы

— В красной куртке? — спросил Дениска.

— Ага!

Артем старательно делал зарядку.

Дениска указал направление милиционерам.

Те убежали.

— Ну, спасибо, друг, — сказал детдомовцу Артем.

— За что они тебя?

— За любовь.

— Не понял.

— Подрастешь — поймешь.

Артем оделся и быстро зашагал во двор соседнего дома.

Возле мусорного бака стоял старый Мишук.

— Уважаемый, — обратился он к Артему. — Дайте пару рубликов… На пузырек не хватает.

— Ты бы лучше просил голодного больного песика дома покормить, — посоветовал ему Артем.

— Так ведь совру…

— А врать не умеешь?

— Не, живу по правде. Так теплее…

— Теперь понятно, почему дошел до жизни такой.

— Дайте рублик…

— На, — Артем дал аж целую десятку. — Купишь себе пузырек, а на остальное купишь еды. Даешь слово?

Мишук молчал.

— Давай слово или гони назад деньги, — строго сказал Артем. — Даешь?

— Даю. А жрачку можно закусью назвать?

— Можно.

— На все остальное куплю закуси.

— Будь здоров.

— Спасибо, уважаемый… С вами Бог.

— Слышь, старик, давай про Господа возле мусорного бачка не вспоминать. О’кей?

— Ес, — тоже по-английски сказал Мишук.

Туман ярам, ярам-даліною,

Туман ярам, ярам-даліною…

За туманам нічога ня відна,

За туманам нічога ня відна.

Над деревней неслась песня.

Ходас и Струк, уже «хорошенькие», сидели за столом и пели.

Со старых фотографий на стариков смотрело ушедшее поколение.

Струк вдруг перестал петь, грустно-грустно посмотрел на Ходаса и по-детски всхлипнул.

— Слышь, Андрюха, возьми меня в батраки. А? В дворники… В садовники… будем вместе жить. Не могу я больше в этой богадельне… Каждый день одно и то же… Одно и то же… «Проходите на завтрак! Проходите на обед! На прогулку! Принимать лекарство…» Это не моги! Это вредно! Тьфу! А что для нас в нашем возрасте полезно? Для нас уже все вредно… Давай еще дербалызнем…

Ходас стал наливать из пузатой бутылки с этикеткой «Белые Росы».

— До краёв! Мне до краёв! — игриво процитировал покойника Тимофея Струк.

— Будь жив, — поднял чарку Андрей.

— Буду.

Чокнулись. Выпили.

Струк закусил колбасой, посмотрел на портрет старого Ходаса на стене, спросил:

— А дядька Федос с какого года?

Андрей на секунду задумался, а потом с удивлением ответил:

— Сто лет в этом году будет… Было бы… Аккурат перед самым Новым годом. 31-го.

— Давай помянем… Моему тоже за девяносто бы стукнуло.

Налили. Помянули. Помолчали. Струк взял в руки бутылку, стал рассматривать золотистое название «Белые Росы» на этикетке.

— Какая деревня была! А, Андрюха? Помнишь? А нас, как баранов, взяли всех и в железобетонный гроб. А мы еще и радовались… Ты радовался?

Андрей промолчал.

— А я радовался, — признался Струк. — А сейчас… Пропади все пропадом! Так я у тебя переночую сегодня… А, Андрюха?

— Ночуй…

— За туманам нічога ня відна,

За тума-анам нічога ня відна…

Сашка сменился с дежурства и шел домой по предновогоднему городу.

Возле магазина «Белые Росы» остановился, достал мобильник, нажал кнопку.

— Я уже домой… В магазине ничего не надо?

Артем увидел себя во сне семилетним пацаном с тяжелым букетом гладиолусов.

Мать его в школу в первый класс собирает.

Рубашка беленькая, ни разу не одеванная, школьная форма синяя, ботинки жмут.

Верка, радостная и красивая, присела возле него, поправляет воротничок, пробует усмирить непокорный вихор на макушке, берет его за руку и выводит из подъезда на улицу. А на улице солнечный потоп, море цветов и пушистых бантов. И все это стекается к школе.

Немного оглушенный, но бодрый, прижимая левой рукой увесистый букет к груди, Артем шагает по бетонной дорожке и слушает наставления мамы Веры.

Верка все говорит, говорит, но Артем ничего не слышит. И вдруг:

— Артем! — донеслось откуда-то сверху.

Артем поворачивает голову вправо и видит, что в школу его ведет за руку не мама, а дочка дяди Васи и тети Маруси Галюня. Только взрослая. Он малый, а она взрослая.

— Артем, — ласково и нежно позвала Галюня, а потом хрипловатым и строгим голосом отца приказала: — Артем! Службу проспишь!

— Ты только поаккуратнее, — донеслись до Артема слова матери.

— Поаккуратнее… — фыркнул Сашка. — Тема!

Артем окончательно проснулся и выскочил из-под одеяла:

— Всем по доброму утру!

— Иди умойся, — сказал Сашка. — Разговор есть.

Сидели на кухне.

Напряженно пили чай.

— Тебе что, девок не хватает? — грубовато спросил Сашка.

— Не понял, — улыбнулся Артем, хотя все прекрасно понял.

— Она твоя сестра! — Сашка старался быть грозным.

— Все люди братья, — улыбнулся Артем.

— Тёма! Я не посмотрю, что ты… самбист-каратист.

— Ремня дашь? Вызову службу спасения. Ибо телесные наказания запрещены законом. А вот браки между родственниками в четвертом колене разрешены во всех цивилизованных странах.

— Ты понимаешь…

— Понимаю. Тетя Маруся пожаловалась маме… Мама! Иди сюда, ты же вчера вечером свои цветики поливала…

На кухню вошла Верка.

— Так вот, тетя Маруся пожаловалась маме, мама — тебе, ну, а ты мне устраиваешь разбор полетов.

— Перестань паясничать! — резко встряла в разговор Верка. — Мы серьезно…

— Куда уж серьезней! Всю жизнь знать, что знаешь, а делать вид, что не знаешь. При этом зная, что все знают, что мы делаем вид, что не знаем… Это даже агенту 007 не под силу. Дядя Вася, братцы мои, тоже знает, что все знают, и делает вид, что…

— Заткнись, щенок! — Сашка попробовал отвесить сыну оплеуху.

Артем, как теннисный мячик, поймал левой рукой правую руку отца.

И тут же отпустил ее.

— Извини, батя… Это у меня профессиональный рефлекс. Давай со второй попытки…

И закрыл глаза.

Сашка и Верка стояли над ним.

Артем продолжал говорить, не открывая глаза:

— Жить по правде, какой бы она ни была, — выгоднее. Как говорил Достоевский: должен же в этом доме кто-то сказать правду! Лжи во спасение не бывает. Из дяди Васи всегда делали Иванушку-дурачка, забывая при этом, что дурачок в финале любой сказки всех одурачивает и становится царем.

Артем открыл глаза.

— Это во-первых… — И обратился к отцу: — Что, трепка мне не светит?

— Да пошел ты…

— Минуточку, — Артем вышел из кухни и тут же вернулся и положил перед родителями старую-престарую фотографию: — А вот это во-вторых… Фото первой половины прошлого столетия.

На пожелтевшей фотографии с обожженным уголком, держа велосипед за руль, стояла в полный рост Галюня в белой кофточке, с бусами на шее и в длинной юбке.

— Риторический вопрос: кто это? Риторический ответ: уж точно не моя бабушка Матрена, которую я помню, и не баба Стеша, то бишь твоя мама, папа. Так, ребята, я побежал. На ночь не ждите. Но это, батя, не по девкам… Служба.