Дмитрий Всеславин - Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)

Хоббитятам малым и юным дарились подарки ценные,
Музыкальные инструменты и даже игрушки волшебные.
Бильбо заказывал их задолго до Угощения
В Черноречье, в Подгорном Царстве, аж за год до дня
рождения.
Детишки так поразились, что чуть про еду не забыли,
А вкусностями и сладостями все столы наполнены были.
А хоббитят было много, родители им позволяли
Допоздна оставаться в гостях обычно всегда разрешали.
Пусть веселятся там дети (так хлопотно с ними —
с детьми),
В гостях поедят, порезвятся (а то их потом прокорми).

А вечером началась «огненная потеха»,
Чудесных ракет маг навёз и много хлопушек (для смеха).
Гэндальф в том мастер великий, в фейерверках знаток
он был,
И хоббитов малых пушистых маг Серый очень любил.

В свете сверкающих брызг летали Жар-птицы в небе,
В сиянье огнистых струй дивно в полёте пели.
Ярко-зелёные брызги, как листья весенних деревьев,
В голубоватом сиянье живых ручейков теченье.
В факельных искромётах фонтаны огня и света,
Средь разноцветных вспышек ввысь взлетали ракеты.
В гоблинском громобое, в цвете шипящих искр,
Картины в небе явились грозных далёких битв.
Багровые тучи низверглись ливнем тёмного пламени,

Казалось, волны струились во вражеском яростном
знамени.
Но навстречу такому ливню – эльфийские молнии света,
Серебряных стрел поток, средь них большая ракета.
Стрелы, столкнувшись с ливнем, в созвездия обратились,
А ракета птицею белой, лебедью светлою взвилась.

Лебедь летела на запад средь россыпи звёзд золотых,
В Шире не видели раньше дивной такой красоты.
Но самый коронный номер в честь Бильбо на угощении
Маг приберёг под конец как подарок ко дню рождения.
Задумал весь Шир удивить и своего добился,
Исполинский огненный столб в дыму к небесам
устремился.
Склубился в дальнюю гору, вершина её разгорелась,
И полыхнула огнем, и в грохоте разлетелась.
Но это ещё не всё. Из огненного вулкана,
Вылетел страшный змей, как настоящий прямо.
Золотисто-алый дракон, до ужаса, как живой,
В его вертикальных зрачках, ярости было с лихвой.
С бешеным рёвом и свистом, снижаясь, сделал три круга,
Пасть изрыгнула огонь, вздрогнули все от испуга.
Многие пали ничком, чуть не лишившись речи,
А дракон, пронёсшись как вихрь, взорвался вдали
над Приречьем.

Наконец, хорошо откушав, все ждали главную речь,
Традицию эту древнюю старались в Шире беречь.
Правда, немного боялись, а вдруг эта речь надолго,
Понесёт околесицу Бильбо, он стихов и сказов знал много.
Но, как говорится, «подкушав», все хоббиты задобрели,
Настроены благосклонно и сами речи хотели.

«Разлюбезные мои Торбинсы и Кролы,
Дорогие Булкинсы, Ройлы, Ейлы, Пойлы.
Драгоценные Поскоки, Глубокопы милые,
Брендизайки смелые и Барсуксы сильные.
Лежебоки Толстобрюхлы, Бобберы большие,
Благодуи добрые, Дудстоны смешные.
Уж конечно Лякошели и тихони Граббы,
Мудрые Дороднинги, ну и Шерстопалы…»

Старый хоббит пожилой речь прервал внезапно:
«Шерстолапы кличут нас, ты не прав, однако»
Он, конечно, Шерстолап, лапищи мохнатые,
Взгромоздил на стол ножищи очень волосатые.

«Да, конечно, Шерстолапы, – согласился Бильбо,
Рад приветствовать вас всех, с вами очень мило!»

Раздались хлопки и крики: «Ну ещё бы!», «Браво!» —
Рады были все концу краткой речи славной…
Заиграли инструменты: трубки, дудки, флейты,
Кто во что горазд: в гусельки, свистелки.
Молодые хоббиты в весёлый пляс пустились:
Туки, Кролы, Брендизайки в танце закружились.
Одна пара танцевала всем на удивление,
Молодёжный танец просто загляденье.
Юный Многорад (из Кролов) со своей подружкой
На столе весёлый танец начали меж кружек.

То ещё один обычай хоббитов из Шира —
Специально ставить столы гостям большие,
Чтобы можно было устроить представление,
Песню спеть иль станцевать всем на восхищение.

Хорошенькая Мелирот (семейства Брендизайк)
С колокольцами плясала ловко ладно, в такт.

Бильбо Торбинс возмутился, речь его прервали,
То, что захотел сказать, досказать не дали.
Трижды прогудел в трубу, чтобы гул пресечь,
Он внимание привлёк и продолжил речь:
«С особою целью я всех Вас собрал, и даже с тремя,
не с одной».
Все гости насторожились, знали, что Бильбо чудной.
«Во-первых: хочу вам сказать, что счастлив всех
видеть сегодня.
Прожить сто одиннадцать лет среди вас было мне
спокойно.
Эти года для меня были конечно счастливыми,
Немногих из вас я помню, но хоббиты все вы милые.
Правда, добрую половину вдвое хуже я знаю, чем надо,
Худую же половину вдвое меньше люблю, чем знаю…»

Сказано было сильно, но не очень-то и понятно.
Задумались многие хоббиты, так уж ли речь приятна?

«Во-вторых, чтобы все были рады вместе сегодня со мной
Угощению в день рождения, что сотворил я с душой.

И в-третьих, – продолжил Бильбо, и гости сразу
притихли,
Слишком уж голос был странный, и даже звуки все стихли. —
С прискорбием вам объявляю и говорю – бывайте!
Шир навсегда покидаю… Я исчезаю… Прощайте!»

Гости притихли, замолкли, как сговорились, разом,
И также все вместе заговорили, заголосили сразу.
Никак не могли понять: что это было такое?
Только что был на столе – и на тебе, место пустое.
Кто осуждал проделку, а кто-то и восхищался,
Но много было из тех, кто колдовства боялся.
Единственный из всех, так это хоббит Фродо,
В молчании печальном не вымолвил ни слова.
Он понял неожиданно, что любит дядю Бильбо,
И осознал, что навсегда уходит тот из Шира…

Бильбо в дом свой заскочил, в Торбе появился,
Сняв Колечко золотое, снова проявился.
Взял мешок заплечный (заранее набитый),
Плащ дорожный старый, свёрток перевитый.
Сам в костюм походный был уже одет,
А волшебное Колечко положил в конверт.
Неожиданно из кресла Серый Маг поднялся,
Как всегда, и в нужном месте снова оказался.
«Дурацкую затею ты выкинул, мой друг,
Растревожил всю родню и многих ввёл в испуг.
Болтать об этой выходке все в Шире вскоре будут,
И девяносто девять дней не стихнут пересуды…»

Старый хоббит Бильбо ничуть не удивился,
То что Серый Маг внезапно в доме появился.
«Пускай болтают болтуны, мне нужен отдых, Гэндальф.
Я слишком долго ждал его, уж переждал наверно.
Я, Гэндальф, очень постарел, хоть это и не видно,
Но кости ноют у меня порою очень сильно.
Мол, сохранился хорошо, соседи говорят,
Во мне же утомление, скажу я не тая.
Ты понимаешь, Гэндальф, я тонкий стал претонкий,
Как будто истончаюсь, как лёд весною ломкий.
Не вижу радость в жизни, боязнь чего, не знаю,
И я пугаюсь этого, себя не понимаю…
Хочу я тишины вдали от всех соседей,
В звонок чтоб не звонили, на ухо не галдели.
И книгу нужно дописать, есть окончанье ей:
«Жил весело и счастливо он до скончанья дней».