Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

…в новейшее время настоящие европейцы нередко подвергались добровольному обрусению и даже делались ревностными русскими патриотами. В этом последнем случае русская культура была не при чем, а привлекательно действовала на чужих людей лишь мягкость и подвижность нашего народного характера, многогранность русского ума и терпимость русского чувства.

<���…>

Русскому обществу при всех недостатках, происходящих, главным образом, от условий его исторического воспитания, нельзя отказать в одном качестве: умственной подвижности. Если мы склонны признавать над собою деспотическую власть всяких идей и идолов, то, по крайней мере, мы быстро меняем предметы своего поклонения.

…для великих и долговечных созданий в области философии, прежде всего, нужно верить в самозаконную и неограниченную силу человеческого ума, в безусловное превосходство чистого мышления перед всеми прочими видами деятельности. Но, наблюдая особенности нашего национального характера, легко заметить, что чисто-русский даровитый человек отличается именно крайним недоверием к силам и средствам человеческого ума вообще и своего собственного в частности, а также глубоким презрением к отвлеченным, умозрительным теориям, ко всему, что не имеет явного применения к нравственной или материальной жизни. Эта особенность и заставляет русские умы держаться, по преимуществу, двух точек зрения: крайнего скептицизма и крайнего мистицизма. Ясно, что и та, и другая исключают возможность настоящей философии.

Европа с враждою и опасением смотрит на нас, потому что при темной и загадочной стихийной мощи русского народа, при скудости и несостоятельности наших духовных и культурных сил притязания наши и явны, и определенны и велики. В Европе громче всего раздаются крики нашего «национализма», который хочет разрушить Турцию, разрушить Австрию, разгромить Германию, забрать Царьград, при случае, пожалуй, и Индию. А когда спрашивают нас, чем же мы – взамен забранного и разрушенного – одарим человечество, какие духовные и культурные начала внесем во всемирную историю, – то приходится или молчать, или говорить бессмысленные фразы.

Национальный вопрос в России. Вып. 1 [508] Соловьев В. С . Собр. соч. СПб., 1891. Т. 5. С. 55, 77, 97–98, 147.

И. С. Аксаков, как видно из недавно изданной его переписки, пожертвовал своею служебною карьерою ради сохранения своих человеческих прав, которые, по его взгляду, имеют значение и для чиновника. Совершенно ясно, что в этом столкновении юного славянофила с бюрократиею сия последняя всецело стояла на почве истинно русских начал: смирения перед высшими, покорности начальству, чинопочитания, – тогда как будущему издателю «Руси», славянофилу, приходилось опираться исключительно на западные принципы: личной самостоятельности, человеческого достоинства и т. д.

<���…>

Главный недостаток нашей духовной жизни – это неосмысленность нашей веры, пристрастие к традиционной букве и равнодушие к религиозной мысли, склонность принимать благочестие за всю религию, а само благочестие отождествлять с обрядом. Этот несомненный недостаток, и теперь бросающийся у нас в глаза, сообщил весьма печальный характер и единственному значительному религиозному движению в русской истории – расколу старообрядчества.

<���…>

Главная наша немощь здесь состоит в слабом развитии личности, а через это и в слабом развитии общественности; ибо эти два элемента соотносительны между собою: при подавлении личного начала из людей образуется не общество, а стадо. Тут уже нет речи о законности, о праве, о человеческом достоинстве, о нравственности общественной – все это заменяется произволом и раболепством.

<���…>

Что личность и общественность у нас мало развиты, что начала права и справедливости еще не укоренились на нашей почве, а потому у нас (как кто-то заметил), честные люди встречаются реже, чем святые – все это факт. По мысли верных последователей де Местра так и должно быть, но должно ли так быть по мысли русского народа – это другой вопрос.

<���…>

Русский народ обладает великими стихийными силами и богатыми задатками духовного развития.

Национальная самобытность России, проявившаяся, между прочим, в нашей изящной литературе, не подлежит сомнению.

<���…>

Истинный дух русской народности, определяемый высшим нравственным началом, выразился в обстоятельствах, сопровождавших возникновение русского государства (призвание варягов), а также крещение Руси, потом в реформе Петра Великого и, наконец, в восприимчивом, отзывчивом, всеобъемлющем характере русской поэзии.

В настоящее время при искусственном возбуждении в русском обществе грубо-эгоистических инстинктов и стремлений, а также вследствие некоторых особых исторических условий духовное развитие России задержано и глубоко извращено, национальная жизнь находится в подавленном, болезненном состоянии и требует коренного исцеления.

<���…>

Равнодушие к истине и презрение к человеческому достоинству, к существенным правам человеческой личности – эта восточная болезнь давно уже заразила общественный организм русского общества.

Национальный вопрос в России. Вып. 2. [509] Соловьев В. С . Собр. соч. СПб., 1891. С. 32 (прим.), 95, 96, 117–118, 160–161, 179.

Но как раз в то время, когда утонченные греки отбросили евангельскую жемчужину Царства Божия, ее поднял полудикий русский. Он нашел ее покрытой византийской пылью, и эту пыль вплоть до наших дней благоговейно хранят русские богословы, епископы, состоящие на службе у Государства, и светские бюрократы, правящие Церковью. Что касается самой жемчужины, то она осталась сокрытой в душе русского народа. Но прежде чем отдать ее душе народной на хранение, Владимир Святой показал ее своим современникам во всей ее чистоте и блеске, как пророчество и залог наших грядущих судеб. [510] Соловьев В . Владимир Святой и христианское государство. М., 1913. С. 23.

…русская возбудимость имеет одно специфическое свойство: ее быстро сменяет утомляемость. Человек сгоряча, едва спрыгнув со школьной скамьи, берет ношу не по силам, берется сразу и за школы, и за мужика, и за рациональное хозяйство, и за «Вестник Европы», говорит речи, пишет министру, воюет со злом, рукоплещет добру, любит не просто и не как-нибудь, а непременно или синих чулков, или психопаток, или жидовок, или даже проституток, которых спасает и проч., и проч. …Но едва дожил он до 30–35 лет, как начинает уж чувствовать утомление и скуку. У него еще и порядочных усов нет, но он уж авторитетно говорит: «Не женитесь, батенька, верьте моему опыту». Или: «Что такое, в сущности, либерализм? Между нами говоря, Катков часто был прав…» Он готов уже отрицать и земство, и рациональное хозяйство, и науку, и любовь…