Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

Письмо к П. К. Щебальскому (1876). [484] Там же. Т. 10. М., 1958. С. 440.

Словом, в простонародье еще до сих пор многое при смерти ближних облегчается усердием знакомых . Иначе нельзя: «сами помирать будем». Прийти переночевать, «послужить», принести больному то, что можно отнять у себя самого лучшего, это все еще пока остается в русском народе, и этого нельзя не назвать прекрасным; к этому нельзя отнестись без уважения, об этом нельзя вспомнить без сожаления, что это совсем не так в других слоях общества, где более образованности и просвещения. В «обществе» все это вывелось и осталось одно: «приказали узнать о здоровье», да потом панихида…

О куфельном мужике. [485] Лесков Н. С . Собр. соч. Т. 11. М., 1958. С. 144–145.

Не могу себе простить, что я никогда не усвоил себе французского языка в той мере, чтобы на нем работать, как на родном. Я бы часа не остался в России и навсегда. Боюсь, что ее можно совсем возненавидеть со всеми ее нигилистами и охранителями. Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства… С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду?

<���…>

Родину-то ведь любил, желал ее видеть ближе к добру, к свету познания и к правде, а вместо того – либо поганое нигилистничание, либо пошлое пяченье назад, «домой», то есть в допетровскую дурость и кривду. Как с этим «бодриться»? Одно средство – презирать и ненавидеть эту родину, а быть философом и холодным человеком… Но до этого без мук не дойдешь. И на небе ни просвета, везде minimum мысли. Все истинно честное и благородное сникло: оно вредно и отстраняется, – люди, достойные одного презрения, идут в гору… Бедная родина! С кем она встретит испытания, если они суждены ей?

Письмо к С. Н. Шубинскому (1883). [486] Там же. С. 283, 284–285.

…я лично навсегда уразумел силу закона и несравненное превосходство над ним в моем отечестве властей предержащих, поучающих не уповать на закон, а почитать только начальство. [487] Лесков А. Жизнь Николая Лескова. М., 1984. Т. 1. С. 389.

На моей еще памяти <1839–1848 – Д. С .> отец мой, орловский помещик, купив новую деревню в Кромском уезде, посылал крестьян в приходскую церковь по наряду, под надзором старосты. Так же точно поступали и другие наши соседи помещики: они наряжали крестьян ходить по праздникам в церковь и зачастую сами сверяли с священниками исповедные книги.

О сводных браках. [488] Гражданин. 1875. № 3.

Впрочем, подобное ожесточенное свирепство милитеров тогда было повсеместно в России, а не в одном Киеве. В Орле бывший Елисаветградский гусарский полк развешивал на окнах вместо штор похабные картины; в Пензе, в городском сквере, взрослым барышням завязывали над головами низы платьев, а в самом Петербурге рвали снизу до верха шинели несчастных «штафирок». Успокоила этих сорванцов одна изнанка Крымской войны.

Печерские антики. [489] Лесков Н. С . Собр. соч. Т. 7. М., 1988. С. 184.

Здесь, на одном пологом скате, была великорусская, совершенно разоренная деревушка с раскрытыми крышами и покосившимися избами, а на другом, немножко более крутом и возвышенном, берегу чистенький, как колпик, малороссийский хуторок. Их разделяла только одна «Пьяная балка» и соединял мост; затем у них все условия были одни и те же: один климат, одна почва, одни перемены погоды; но на орловской, то есть на великорусской, стороне были поражающие нищета и голод, а на малорусской, или черниговской, веяло иным. Малороссийский хутор процветал, великорусская деревня извелась вконец – и невозможно было решить: чего еще она здесь держится? В этой деревне ни один проезжий или прохожий не останавливались – как потому, что здесь, буквально, не было житья в человеческом смысле, так и потому, что все население этих разоренных дворов пользовалось ужаснейшею репутациею.

Детские годы. [490] Лесков Н. С . Собр. соч. Т. 5. М., 1957. С. 312–313.

…немки, нанявшие квартиру несколько раньше меня, не хотели признавать нашего права на совместное пользование садом; они всё спорили с хозяйкою и утверждали, что та им будто бы об этом ни слова не сказала и что это не могло быть иначе, потому что они ни за что не согласились бы жить на таких условиях, чтобы их дети должны были играть в одном саду вместе с русскими детьми.

Колыванский муж. [491] Там же. Т. 8. М., 1958. С. 391–392.

…в нашем обществе всем тяжело переносить присутствие лица с умом ясным и с характером твердым и открытым.

…у нас особенно не любят людей, которых уважать надо: они нам как бы укором служат, и мы, русские, на этот счет всех хуже…

<���…>

Круг был большой, одно родство составляло, само по себе, целое общество, если бы только в нем, кроме числа и удобства соотношений, была внутренняя склейка; но ее-то и недоставало. Не в похвальбу нам, русским, надо сознаться, что у нас ее вообще мало: чуть у нас что вкупе не заладится, мы не станем подкреплять лады, а скорее все в стороны – без злобы, без ненависти, но в стороны. Не знаю, надо ли это относить более к нашим достоинствам или к недостаткам, но знаю, что этим уравновешивается наша малоспособность к дружбе малоспособностью к упорной вражде, что, по-моему, тоже не худо. Русский человек вообще не злопамятлив: он прощает обиду скорее и легче, чем иной иностранец; мести он почти никогда не делает своею задачею и охотно мирится с тем, в чьем обидном поступке видит след запальчивости, неосновательной подозрительности или иной случайности, зависящей от обстоятельств или слабостей человеческих, которым в мягкосердной Руси дается так много снисхождения; но когда хороший русский человек встречает в другом обидный закал , он скажет: «Бог с ним» и предоставляет другим проучить его, а сам от такого сейчас в сторону.

Захудалый род. [492] Лесков Н. С . Собр. соч. Т. 5. М., 1957. С. 123, 164, 527–528.

В Россию я не в силах вернуться: это было бы очень, очень мучительно, – на чужбине легче.

Письмо к М. А. Матавкину из Мариенбада. [493] Лесков А . Жизнь Николая Лескова. М., 1984. Т. 2. С. 30.

Как ни груб в понятиях некоторых наш русский мужик, но он, изловив на бахче ворующего мальчишку, не всегда отпустит его без нравоучения, а иногда стрясет ему вихор, но он, этот грубый мужик, ни за что не привяжет ребенка к столбу с надписью вор , как это делают немцы, и не поведет с ярлыком по улице, как это делают иногда англичане. Грубый мужик наш не осрамит мальчонку и даже не вменит его проступка за воровство, а «поучит» его, как шалуна, за вихор «рукою властною», «взвошит» и отпустит и простит, сказав: «это-де дело ребячье». [494] Православное обозрение. 1876 март.