Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

Смерть Николая Успенского омрачила меня ужасным образом. Я-то ведь знаю сущность поведения, которое привело его к такой погибели. Но нельзя, да и не надо говорить о растлении его души с детских лет в поповской среде, где он родился и жил и которую, увы, любил все время , любил ее безбожество и всё то, что известно под наименованием «жеребячья порода»; издевался над свинским житьем этой пьяной, сластолюбивой, жадной до плотских удовольствий поповской толпы, но все-таки любил быть здесь из удовольствия издеваться над ней, любоваться распутством. Священник села, где нет барского дома, волостного писаря и кабака, может слиться или стать наряду с мужиком простым пахарем, но не растлить своей души.

Письмо к А. С. Посникову (1889). [495] Успенский Г. И . Полн. собр. соч. Т. 14. М., 1954. С. 347.

Скажу коротко: с самого Эйдкунена [496] Эйдкунен – железнодорожная станция на границе с Пруссией (примеч. сост.) сразу прекращается все русское, кроме природы, да и та верст через 200 – неузнаваема, хотя и та же самая – так обработаны здесь наши пустыни петербургские. Деревни, пашня наша и прусская, это небо и земля. Деревни до того красивы и хороши, что, кажется, не уехал бы отсюда вовеки.

<���…>

Чем дальше, тем русского оставалось все меньше и меньше. Вот вместо русских мужиков и баб пошли польские, гораздо беднее русских, но чище и опрятнее, главное, простого народа в вагонах с каждой станцией делалось все меньше и меньше, – и едва началась Пруссия, как мужика совсем не стало, его нет. С нами ехали мужики и бабы, – но вовсе не русские, – они одеты по-господски, и только руки в мозолях, да необыкновенное здоровье отличают их от господ. С переездом в Пруссию все изменяется. Те же петербургские болота приведены в такой вид, что любо смотреть: везде прорыты канавки, все осушено, распахано, покрыто зеленью. Леса, – те же самые еловые леса, какие окружают Петербург, эти леса буквально вычищены, как комната; вся сорная трава, сучья, ветки – все это собрано в кучи, и повсюду видна свежая травка. Нашего бедного скота тоже нет. Телеги, на которых возят муку и вообще тяжести, длинней наших в 5 раз, но стоят на высоких каретных колесах и ведутся двумя такими лошадьми, на которых у нас в России разъезжают только богачи. Так как дороги везде шоссированы, то две лошади подымут в пять раз больше нашей самой сильной лошади. Между рабочими и крестьянами, которые нам попадались в полях, – попадаются похожие на наших, то есть босиком, в плохой рубахе, – но это очень редко, – большею частию все одеты отлично, я видел, как в поле работали крестьянки, в платье, в соломенной шляпе. Дома везде каменные

<���…>

<���При въезде во Францию…> грязь на станциях – невиданная в России, – везде пыль, грязь, копоть. Вагоны сравнительно с немецкими, даже с русскими, – хлевы. <���…>

<���Суд над коммунарами [497] Коммунары – участники восстания в Париже в 1871 г. Парижская Коммуна (примеч. сост.) . >. Возмутительнее я ничего не видел. Вот злодеи! Это злодеи! Что наши судьи, они святые, они сравнительно образцовые в самом серьезном смысле. [498] Успенский Г. И . Полн. собр. соч. Т. 13. М., 1951. С. 92, 95–96, 100, 113.

Беда жить в России.

Письмо к А. В. Успенской (1875). [499] Там же. С. 174.

В России можно жить только в деревне. Это цивилизованное общество – скука ужасная.

Письмо к А. В. Успенской (1875). [500] Там же. С. 183.

…я ехал с толпой русских добровольцев от самого Пешта и насмотрелся на них вдоволь <���…> я всю дорогу не знал, куда деться от отвращений, в таком поганом виде явится в Европу этот народ. <���…> Русские занимаются здесь пьянством – больше ничем, по крайней мере, большинство, да и делать тут нечего – негде гулять, не на что смотреть <���…> Русских, несмотря на пьянство и свинство, – хвалят за то, что на войне они ведут себя хорошо и не боятся умирать. [501] Успенский Г. И . Полн. собр. соч. Т. 13. М., 1951. С. 209–210.

Но долго едва ли пробуду в Болгарии, – все, кто был там из русских, выносят неприятное впечатление: если не грубость и презрение к нам, – то ужаснейшая подозрительность, – все русские – шпионы, – вот какой взгляд на них.

Письмо к В. М. Соболевскому (1886). [502] Там же. С. 518.

Много, много в нас, русских, лжи въелось, и вообще ничего радующего!

Письмо к В. М. Соболевскому (1887). [503] Там же. Т. 14. М., 1954. С. 25.

Ведь вся теперешняя борьба Болгарии и России происходит именно вследствие ненависти болгар к России, и, если писать оттуда «о положении дел», то нужно громить наших подлецов без милосердия. Борется с ними целая страна пред всем светом, и, конечно, я должен быть на той стороне, а не на нашей, предательской, разбойничьей.

Письмо к В. А. Гольцеву (1887). [504] Успенский Г. И . Полн. собр. соч. Т. 14. М., 1951. С. 29.

Нехорошо, мучительно жить в России теперь, и я не посоветовал бы такой жизни врагу. Не знаю, что может европейский читатель почерпнуть в русской литературе. Она в самых лучших своих стремлениях и приведена к тому, что писатель, садясь за работу, думает о том, чтобы не написать так, как он думает. Это отупило всю русскую молодежь, и литература еле-еле влачит свое неблагообразное существование. <���…>

Россия и русская жизнь, и русская мысль заперты в душном чулане, и, ох, как отстали от жизни других стран. Если бы мы жили по-своему, но мы никак не живем и идем, кажется, к полному душевному омертвению.

Письмо к В. Е. Генкелю в Мюнхен (1888). [505] Там же. С. 91.

Опыт жизни лучше всяких теорий научает наше общество ничего не делать и всего бояться.

Письмо к А. Ф. Соликовскому (1889). [506] Там же. С. 565.

Оказывается, что мы совершенно не знаем, что такое современный поп, как он великолепно устроил свои денежные дела и какой в нем развивается нахрап завладевать местами, дающими жалованье их размножающейся жеребячьей породе.

Письмо к В. А. Гольцеву (1889). [507] Там же. С. 343.

Обыкновенно народ, желая похвалить свою национальность, в самой этой похвале выражает идеал, то что для него лучше всего, чего он более всего желает. Так, француз говорит о прекрасной Франции и о французской славе (la belle France, la gloire du nom français); англичанин с любовью говорит: старая Англия (old England); немец поднимается выше и, придавая этический характер своему национальному идеалу, с гордостью говорит: die deutsche Treue. Что же в подобных случаях говорит русский народ, чем он хвалит Россию? Называет ли он ее прекрасной или старой, говорит ли о русской славе или о русской честности и верности? Вы знаете, что ничего такого он не говорит и, желая выразить свои лучшие чувства к родине, говорит только о «Святой Руси». Вот идеал: и не либеральный, не политический, не эстетический, даже не формально эстетический, а идеал нравственно-религиозный.