Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

Взвешивая все явления русской литературы на этих весах, Вы, вероятно, увидали бы, что у лучших представителей нашей литературы – преобладает мироощущение фаталистическое и что здесь такие литературные колоссы, как, например, Толстой, вполне национальны. Ведь русский фольклор пропитан фатализмом: возьмите учения о судьбе, Долях, Горе-Злосчастье и общее, всюду в сказках и песнях выраженное убеждение в том, что воля человека – бессильна в борьбе с окружающими его таинственными и непобедимыми волями.

Теперь, каждый раз, когда русская интеллигенция ссорится с народом, она принимает его настроение, оперирует его идеями. Между «непротивлением злу» – учение, сложившееся в эпоху реакции 80-х годов, – «неприятием мира» мистиков-анархистов и пессимизмом сего дня, с одной стороны, и между «бегунством», «духоборством», «красной смертью» и т. д. – совершенно ясна прямая линия, идейно соединяющая и роднящая интеллигенцию и народ, как раз именно в те годы, когда интеллигенция заболевает разочарованием в творческих силах народа. И – наоборот: русская интеллигенция наиболее дееспособна и духовно бодра именно тогда, когда она живет активными идеями и настроениями Запада. Тут как бы борьба двух кровей: арийской – славянской, побуждающей к возрождению и слиянию с Западом – и монгольской, отравленной фатализмом, стремящейся к покою.

Письмо к А. В. Луначарскому с о-ва Капри (1911). [549] Переписка М. Горького. Т. 1. М., 1986. С. 441–442.

Но если бы ты мог понять, как страшно становится за ту страну, в которой лучшие люди ее лишены простого, даже скотам доступного, чувства брезгливости <���…>.

Письмо к Ф. И. Шаляпину с о-ва Капри (1911). [550] Там же. С. 452.

Любить Россию надо, она этого стоит, она богата великими силами и чарующей красотой.

Письмо к Н. Е. Буренину с о-ва Капри (1911). [551] Архив М. Горького. Т. 14. М., 1976. С. 219.

Несчастье нашей страны, несомненно, в том, что мы отравлены густой, тяжкой кровью Востока, это она возбуждает у нас позывы к пассивному созерцанию собственной гнусности и бессилия, к болтовне о вечности, пространстве и всяких высших материях, к «самоусовершенствованию» и прочим длинным пустякам. Кроме этого, мы, как нация, приучены нашей нелепой историей, неспособны к продолжительному и устойчивому напряжению, оттого, что устали в разочарованиях, потеряли надежды, не умеем верить и мечемся от фанатизма к нигилизму. Это – в каждом из нас и во всех, с этим бы и надо прежде всего бороться, как с таким увечьем, кое искажает душу, препятствует свободному росту и цвету личности, понижает дееспособность. Русь надо любить – надо будить в ней энергию, сознание ее красоты, силы, чувство собственного достоинства, надо прививать ей ощущения радости бытия – согласен?

Письмо к Л. Андрееву с о-ва Капри (Авг. – окт. 1911). [552] Литратурное наследство. М., 1965. Т. 72. С. 319.

Федор Шаляпин – лицо символическое, это удивительно целостный образ демократической России, это человечище, воплотивший в себе все хорошее и талантливое нашего народа, а также многое дурное его. Такие люди, каков он, являются для того, чтобы напоминать все нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ!

Письмо к Н. Е. Буренину с о-ва Капри (1911). [553] Переписка М. Горького. Т. 1. М., 1986. С. 459.

Сколько бесстыдников развелось на Руси – жуть берет! <���…>

В то время, как у нас балуются и скандалят, здесь непрерывно идет большая культурная работа. <���…>

Здесь – вообще – хочется работать, и, если бы были более привычны к этому прекрасному занятию, можно бы сделать много. Но привычка к работе у нас слабо развита, и гораздо охотнее мы ссоримся, спорим и вздорим.

Сейчас здесь – русские экскурсанты, каждую неделю бывают две экскурсии по 50 человек с лишком. Люди со всех концов России, преобладает народ среднего достатка, народные учителя – в меньшинстве, на всю группу их 5–6 человек. Всю эту публику я вижу и – вижу: сильно изменился русский человек! И нехороший главный признак изменения, ибо это – общее всем понижение социального интереса, социального чувства.

Письмо к В. Г. Короленко с о-ва Капри (1913). [554] Там же. Т. 2. С. 52–53.

Вот я живу в России, а чувствую себя на чужой стороне, – как это ни странно! Вы и представить себе не можете, до чего здесь все изменилось к худу и добру, а куда больше – не знаю, не понимаю! <���…>

Все это страшно интересно, но порою – жутко немножко. Резко и очень к лучшему изменился тип рабочего, – с каким напряжением учатся люди, как стойко выносят «неудобства русской жизни». Даже судебный следователь и тот сказал мне: «Огромную работу совершает на Руси пролетариат, и духовный рост его просто сказочен».

Письмо к Г. В. Плеханову (июнь 1914). [555] Переписка М. Горького. Т. 2. М., 1986. С. 61–62.

Тяжело мне, Катерина. Никогда я не охоч был жаловаться, а вот жалуюсь: тяжело. Ужасное время, противны люди, все гниет, разваливается, никто не умеет работать, никто не понимает, как велика теперь цена работы. Дикая жизнь. <���…>

Трудно. Лентяи кругом и удивительно мелкие людишки. Пусто, как в степи ночью.

Письмо к Е. П. Пешковой. (1916). [556] Там же. С. 88.

Не можете себе представить, до чего остро чувствуется здесь недостаток в серьезных людях, – это начинает принимать характер катастрофальный. Старики уходят один за другим, количество культурных, общественно-воспитанных людей – тает. <���…> Вы знаете, – теперь здесь приходится ориентироваться просто на порядочность, на мужество личного поведения, почти оставляя в стороне противоречия основного миропонимания. Но и порядочных людей становится все меньше. Воздух насыщен ядовитыми газами морального разложения, культурного одичания, и для «души» образовалась какая-то «голодная степь».

Письмо к М. Н. Покровскому из Петрограда (1916). [557] Архив М. Горького. Т. 14. М., 1976. С. 145–146.

А когда мы будем ориентироваться сами на себя? Я – не националист и, тем более, не шовинист, однако мне делается жутко, когда я вижу, до чего безразличны и равнодушны люди к своей стране. Жутко. До того, что порою думаешь: а не изжила ли себя до конца «державная» великорусская народность? Вас эта мысль, может быть, заставит улыбнуться, а мне она все чаще, все настойчивее, стучит в голову. Уж очень плохо у нас, Владимир Галактионович, очень! И везде. Я вижу всякую публику – рабочих, интеллигентов, Коноваловых и других деятелей, генералов и солдат. Я всю жизнь искал в людях хорошие, бодрые чувства и – находил, хотя, говорят, я выдумывал их. Того, чего нет – не выдумаешь. А вот теперь я не вижу, не нахожу бодрых людей, нигде не нахожу.

<���…>

Однажды, не помню где, Вы сказали, что дворянин, как культурное явление, для Вас выше, ценнее купца, – не буквально так, но такова мысль. Помню, я был очень смущен этой мыслью, очень чуждой мне тогда. Но Вы были правы. Хотя и дворянин русский тоже израсходовался, износился.