Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал второй

Нет, это предложение не прошло, хотя Урин напирал на традиции Маяковского. Но письмо добавило ещё большей благосклонности в отношение властей к Урину.

И вдруг – абсолютно непонятный им поступок: Урин объявляет о создании Всемирного союза поэтов.

Вот когда критикам надо было вспоминать Хлебникова – Председателя Земного Шара. Но про Хлебникова никто не вспомнил. Урина вызвали на заседание секретариата СП СССР и попросили объяснить, что всё это значит.

Урин объясняет: поэтические секции городских и республиканских отделений союза писателей СССР смогут войти в задуманный им Всемирный союз поэтов. Это же здорово: единство всех пишущих стихи на всём земном шаре! Советских поэтов переводят их зарубежные коллеги по союзу. Зарубежных коллег переводят советские поэты. Поэзия обнимает собою весь земной шар: мир, дружба, даже братство по перу!

Секретариат однако вместе с Уриным не порадовался. Наоборот. Ему советуют выбросить эту идею из головы и чем скорее, тем лучше. В противном случае угрожают исключением из Союза писателей СССР.

– Исключайте! – бросает секретарям Урин и достаёт красивый конверт. Вынимает из него письмо, написанное не по-русски. Читает перевод. Письмо от президента Сенегала Леопольда Сенгора, поэта, который благодарит господина Урина за предложение стать вице-президентом Всемирного союза поэтов и предлагает провести первый конгресс в Сенегале. Господину Урину, президенту Всемирного союза поэтов, будет предоставлена достойная его должности резиденция.

Секретари обомлели. Не ожидали, что дело зашло так далеко. Первый секретарь Марков наклоняется к уху оргсекретаря Верченко. Тот выходит. «К вертушке», – рассказывал потом Урин. То есть уходит звонить по спецсвязи («вертушка») в ЦК. Возвращается. Шепчет на ухо Маркову. Марков предлагает решения пока не принимать, а вместо этого предложить секции поэзии московского отделения союза писателей рассмотреть инициативу Урина и высказать своё мнение.

Дальнейшее понятно. Секция поэзии отрабатывает полученное задание: исключить Урина из союза за международную провокацию. Виктор проходит по обычному в таком случае конвейеру: партком – исключение из партии, секретариат московского отделения – одобрение решения секции об исключении из союза, секретариат союза писателей РСФСР – утверждение решения об исключении. Но Витю это не трогает. Он улыбается. Он смеётся. Президент Сенегала Сенгор, узнав о неприятностях президента Всемирного союза поэтов, предлагает господину Урину политическое убежище в Сенегале.

Так просоветский поэт превращается в антисоветского.

Урин делает новый ход. Меняет свою квартиру на «Аэропортовской» на квартиру на площади Свободы в Москве. Даёт интервью по этому поводу иностранным корреспондентам. Подтверждает, что сменил квартиру с подтекстом. Свобода – вот чего жаждет его поэтическая душа.

Он пишет новые стихи, нисколько не похожие на старые. Экспериментирует с формой. Стихи со сплошной рифмой называет «всерифмовником», придумывает «кольцевой акростих». О своих находках через посольство Сенегала сообщает своему другу Сенгору.

Сенгор обращается к Брежневу. Брежнев удивлён: это первый случай, когда советский гражданин просит убежище в Африке. Брежнев не против. Но прежде приказывает психиатрам проверить Урина: нет ли у того отклонений.

Идти к психиатрам Урин отказывается. Официально подаёт заявление в ОВИР с просьбой о выезде на постоянное место жительства в Сенегал. Власть машет рукой: пускай едет!

В последний раз я вижу Витю в ЦДЛ на панихиде по Наровчатову. Наровчатов его товарищ. Перед этим Виктор похоронил Луконина. « Следом за Мишей », – горестно объясняет он мне о смерти Наровчатова. Замечаю то, чего не замечает Урин: многие обходят его стороной. А он этого не видит: радостно бросается к знакомым.

Потом он исчез. Уехал. Добрался ли до Сенегала, не знаю. Но лет через пять услышал по «Голосу Америки», что живёт Виктор Аркадьевич Урин в Нью-Йорке, много пишет, иногда печатается. И слушаю его стихи. Обычные, не сверхноваторские.

О том, что он приезжал в 2002 году, узнаю случайно. Задним числом из газеты «Новые Известия». Она попалась мне на глаза слишком поздно. Навожу справки и узнаю: приезжал в Москву, но уже уехал.

А 30 августа 2004 года его не стало.

Джон Гей, родившийся 30 июня 1685 года (умер 4 декабря 1732-го), начинал как поэт. В 1711 году он издал сборник хвалебных песен «Современное состояние умов», снискавший ему не только популярность, но и хорошее знакомство с А. Поупом, Д. Свифтом и другими именитыми современниками.

Второй сборник «Стихотворения на разные случаи» Гей издал в 1720 году и не остался в накладе. Сборник принёс Гею доход, но коммерческие операции не были сильной стороной Гея и, занявшись ими, он деньги потерял.

Правда, успех у читающей публики имел сборник нравоучительных басен, написанных Геем четырёхстопным ямбом.

Что же до его пьес, то поначалу их встречали равнодушно. Но опубликованная в 1728 году социально-политическая сатира «Опера нищего» приумножила славу и состояние автора. И оставила его имя в веках.

Опера многократно перерабатывалась последователями Гея, насыщалась новыми подробностями и служила образцом для новейших подражаний. Позднее именно она легла в основу «Трёхгрошовой оперы» Бертольда Брехта и Курта Вайля.

Историк Владимир Иванович Герье (скончался 30 июня 1919 года) после женитьбы в 1868 году на 31 году жизни (родился 29 мая 1837 года) на племяннице Н.В. Станкевича – Евдокии Ивановне Токаревой, которой за восемь лет до этого давал частные уроки, задумался об организации женского образования. Дело в том, что университетский устав 1863 года, по всеобщему мнению – самый либеральный из всех, какие когда-либо имела Россия, – о студентках ничего не говорил. Только о студентах. В развитие его появился особый циркуляр Министерства народного просвещения, запрещавший посещение университетских лекций «особам женского пола».

В то время ученицы, окончившие гимназии, могли сдать университетским преподавателям экзамен, чтобы получить диплом домашних учительниц. Герье принимал такие экзамены, видел, что неравноправие полов в обучении во многом надуманно и оскорбительно для способных девушек. И потому оказался в числе 43 профессоров, поддержавших письмо более четырёхсот девушек ректору Петербургского университета с просьбой разрешить женщинам обучение в университете.

Владимиру Ивановичу было поручено подготовить экспериментальный устав Женских курсов. Ознакомившись с уставом, министр народного просвещения граф Д.А. Толстой дал разрешение на открытие таких курсов в Москве. Московские высшие женские курсы (их называли ещё: курсы профессора В.И. Герье) открылись 1 октября 1872 года на Волхонке в здании Первой мужской гимназии. Герье возглавлял их в первый период существования с 1872 до 1888 года, когда министр народного просвещения в правительстве Александра III И.Д. Делянов сперва – в 1886-м запретил приём на курсы, а через два года и вовсе их закрыл. Н.И. Герье, вспоминая об этом, писал: « Слабоумные люди, заправлявшие в 80-х годах, полагали, что одержали большой успех над революцией, запретив приём девиц на Высшие женские курсы. Но десять лет спустя сами убедились в своей ошибке и стали думать о восстановлении курсов ».