Галина Зубко - Искусство Востока. Курс лекций

Таким образом, как отмечает С. Н. Соколов-Ремизов, наряду с выразительными особенностями конструирующих знаки (иероглифы) графических элементов в основе художественного языка печати лежит диалог «красного – белого» [266].

В построении композиции главную роль играют соотношения заполненного – незаполненного, густого – разреженного, тяжелого – легкого, правильного – неправильного, прямого – гнутого, достижение равновесия при асимметрии, взаимосвязанность всех элементов и частей рисунка печати. Поэтика формального языка «свободных печатей» несет на себе нагрузку раскрытия образного мира каллиграфического текста легенды, подаваемого через призму его восприятия и понимания автором печати.

Крупнейшими мастерами резной каллиграфии конца XIX – начала XX века, давшими мощный импульс развитию жанра «свободных печатей», были У Чанши (1844–1927) и Ци Байши (1863–1957).

В качестве иллюстрации приведем несколько «свободных (досужных) печатей» У Чанши.

«Сердце (как) орхидея» (« Синь лань »).

Небольшая белая печать, всей своей изысканной, тонкой графикой передающая тему скромности, затаенности, чистоты, связанной с образом орхидеи. Знак «сердце», занимающий правую часть композиции, приобрел под резцом автора подобие стеблей травы, как бы растущих рядом с левым знаком «орхидея».

«Свежи-свежи охваченные инеем хризантемы» (« Сянь-сянь шуан чжун цзюй »).

Красная печать, строки из стихотворения Хань Юя (768–824) «Осенние думы». Широко расставленные, широкими линиями исполненные знаки передают и прохладу морозного воздуха (белизна верхнего левого угла), и пышноцветие чуть поврежденных холодом хризантем (правая половина композиции). Своеобразно решенная рамка построена на диалоге ускользающей тонкой (верх) и расплывающейся толстой (низ) линии.

«Одинокий уходит» (« Дуван »).

Небольшая, очень изящная красная овальная печать, содержащая часть фразы из «Чжуан-цзы» [267](гл. XI). Чуть сдвинутая влево каллиграфия как бы уходит за край рамки, тем самым усиливая звучание белого пространства. Естественно, что ведущей нотой является «одиночество», а кроме того – затаенность внутреннего движения, готовность вернуться, что делается понятным из полного текста: «Одинокий он уходит, одинокий приходит, а потому и зовется “в одиночестве пребывающим”. Ценнее же человека, в одиночестве пребывающего, в мире нет ничего».

А вот несколько «досужных печатей» известного мастера Ци Байши (1863–1957).

«Мой друг – цветущая дикая слива» (« У-ю мэйхуа »).

Белая печать по красному фону. Рисунок выполнен как бы пером с нажимами и ослаблениями – сочно-тонкое, красно-белое. Особенно изящно решена конструкция правого нижнего знака «друг» – «нежный друг».

«Легкий ветерок, сижу в расслабленности у старой сосны» (« Вэйфэн сяньцзо гусун »).

Белая печать с мелким узором геометрического характера. Небольшое окошко по центру и побольше – в верхнем левом углу (для этого конструкция знака смещена вниз). Обращают на себя внимание фигуры по бокам вертикали нижнего среднего знака.

«Вернувшись в сон, вижу рыбок в пруду» (« Гуймэн кань чиюй »).

Красная печать. Тонкие линии особенно выразительны в удлиненных вертикалях левого ряда части, которую целиком занимает выделенный знак «рыбок». Рисунок прямоугольной формы в середине его перекликается с чуть уменьшенным ее вариантом в верхнем среднем знаке («вижу»). Изящество линий подчеркивает изысканная грубоватость неровной рамки.

А вот знаменитое произведение японского мастера Рёкана «Хризантемы», также представляющее собой образец синтеза разных видов искусства и разных техник.

Это произведение «малой формы» представляет собой вертикально прямоугольный лист бумаги с изображением хризантемы. Выходящие из правого нижнего угла два изгибающихся влево-вверх стебля хризантемы с немногими листьями и двумя цветками. Листья исполнены методом «бескостной живописи» с последующей росписью прожилок более темной тушью, цветы – приемом контурного рисунка. Весь рисунок, выполненный в традициях будзинга , близок к стилистике «лапидарной кисти».

Лаконичности живописной части гармонично соответствует и немногословность скорописной, выполненной как бы небрежно-наспех каллиграфии, двумя ниспадающими вниз столбцами в левом верхнем квадрате: «После того как этот цветок облетит, он больше не повторится». Слева внизу более мелкая подпись «Каллиграфия Рёкана».

Приглядевшись к довольно крупной, размашистой кистью написанной надписи, замечаешь одну тонкую, не сразу уловимую деталь – большой отрыв первого знака гэн («больше») в начале второго столбца от последующих двух у хуа [268](«нет цветка»), очевидно, имеющий некое многозначительное интонационное значение «больше, вновь». Примечательно, что приблизительно эти же слова Рёкан однажды сказал о глубоко почитаемом им поэте Басё: «После этого человека такого уже не будет».

Пожалуй, особый интерес вызывает еще одно произведение Рёкана, в котором объединяются четверостишие на китайском языке и японская танка .

Общая композиция начинается с двух с небольшим столбцов китайского стихотворения: «В лачуге моей одни лишь голые стены, / Доживаю свой век подачками со стороны. / Порою, когда заглянет друг, / Лёжа рядком, слушаем голос сверчков».

После этого с новой колонки неполными столбцами японская танка : «Моя лачуга. / Позади твоего жилища. / Каждый вечер у изголовья / Нескончаемый стрекот сверчков».

Стихотворения как бы повторяют друг друга, несколько варьируя один общий мотив – пенье сверчков.

Прибегая к «дикой скорописи» и скорописной хэнтайгане , Рёкан искусно соединяет графические языки различных каллиграфических традиций в единое целое. Ему удается это настолько, что на первый взгляд трудно понять, где ши (китайское стихотворение), а где вака (японское).

То усиливаясь, то ослабляясь, то почти пропадая и снова усиливаясь, сливаясь и разрываясь, поток клубящихся нитеобразных линий охвачен неудержимым движением, невольно ассоциируясь с несмолкаемым, всенаполняющим стрекотом летних сверчков- кохороги .

В завершение раздела стоит еще раз подчеркнуть то важное значение, которое каллиграфия всегда имела и продолжает иметь в современной культуре Китая и Японии. У каллиграфии большие возможности: новизна, оригинальность, творческая индивидуальность каллиграфа достигаются всецело за счет внесения каких-то своих нюансов в построение, решение конфигурации знака и звучания слагаемых его элементов. Полагают, что роль каллиграфии становится со временем еще значительнее. Расширяется сфера ее существования: каллиграфия проникает даже в политическую сферу в качестве визуальной пропаганды, а также в сферу рекламной деятельности, при этом в каллиграфических работах принимают участие как профессиональные, так и непрофессиональные каллиграфы. Впрочем, пожалуй, наиболее важным моментом здесь является укрепление позиции каллиграфии и развитие ее новых возможностей в синтезе различных видов искусства.