Алессандро Надзари - MCM

— Это сработает, если только Корнелия не сообщала о том, что мы заставили девочек побегать по Монмартру и Латинскому кварталу.

— Она не могла не доложить, что Селестина, то есть я, поднапрягла кого-то найти каких-то людей. Да и я о том же когда-то просила. Но дословно она никому не пересказывала сказанное нам в ресторане, так что для папá и других это всё ещё связано с поисками той троицы в ночи. Из-за отсутствия доклада по теме — безрезультатными.

— «Моя неугомонная С-с-селес-с-стина»…

— Бр-р. Но на то и расчёт. Никто не в курсе, что мы обнаружили кое-кого другого.

— Иными словами, мы теперь твёрдо уверены, что о тех шпионах можно забыть, и никакого отношения к происходящему они не имеют?

— Именно так. Промышленный шпионаж и анархизм — или как там лучше описать их революционность с низвержением Зверя — понятия идиосинкразические.

— Разве что записать параметры всех устройств, выкрасть патенты, в подпольных типографиях размножить и забросать все улицы листовками, чтобы первый встречный предприниматель попытался воспроизвести хоть что-то и тем порушить глиняные ноги капиталистического колосса.

— Стало быть, террор верхов вполне возможно устроить и бесконтрольным распространением гражданских, мирных технологий? Выбирай страну и её изобретателей — и лишай их достатка, гандикапа, а заодно и воли к творчеству.

Обе задумались.

— Ладно, дальние перспективы открываются жуткие, но в текущих условиях они не наша забота. Будь всё тише и как обычно , я бы непременно продолжила поиск, но ныне мне хватит и того, что папá действительно подбросит письмишко в дирекцию Выставки.

— В общем, всё — тотально всё! — происходящее, по сути, результат того, что, абстрактно и плоско, все видят четвёрку, но не задумываются, результатом какой операции для двойки и ещё двойки она является: сложения или умножения. Фокус-покус.

— Хм. Ты сказала, что Совет наслаждается и играет.

— Это нормальное состояние для подобных типов, как и болезненный смех.

— Но что, если это и в самом деле игра?

— А?

— Ну, если это спектакль. То, что мы видим, — это представление. Постановка, если хочешь, из раза в раз претерпевающая изменения образа согласно задачам и присутствующим зрителям.

— Сели. Похоже, это был не мел. Ты гениальна.

— Ой, ну перестань. Лучше всего то, что это не отменяет наших прошлых выводов и решений, а только укрепляет.

— Да. Они будут ждать реакцию зрителей, вовлекать их в игру на роли мнимых акторов, а на деле — массовки, дающей ложное представление о размахе предприятия.

— И ломать четвёртую стену.

— Итак, можно предположить, что если мы расскажем папá всё как есть, с отменой твоего похода в архив, и ворвёмся в их гнездо с зачисткой, то обнаружим там примерно ничего. Это только одна из сцен.

— Как не обнаружили и тогда, да. Лишь дополнение к образу одного из ведущих актёров; максимум — его гримёрную.

— Выходит, подобного разоблачения они не боятся.

— Нет, у них заготовлены маски.

— Серии масок и серии декораций.

— Но декораций не вполне пустых. Тот особняк был более чем интересным.

— По крайней мере это позволяет утверждать, что кто-то из них действительно сведущ в вопросах течения.

— И усердно остаётся за ширмой.

— Мы можем предполагать, что у них существует если не иерархия, то распределение обязанностей. Хм, обязанностей-ролей?

— Давай пока считать, что этого дополнительного уровня нет, иначе совсем запутаемся, а цепочка рассуждений сплетётся в нераспутываемый клубок. Совмещение должностей ввиду широты таланта — ладно, допустимо.

— И также придётся принять во внимание, что они норовят сцену сдвинуть всё дальше в зал, срастить их, поэтому актёрский состав также может сидеть и в партере, играть роль зрителей.

— Кажется, это называется клака.

— Клака из клоаки.

— Хи, да. Их задача — задавать тон и придавать действу убедительности. Уж в этом на социальном дне недостатка нет, да и выходцам из аристократии, имейся таковые, определённые навыки прививаются с детства.

— Итак, с одной категорией разобрались. — Сёриз предупредила Селестину, потянувшуюся было за мелом и губкой.

— Ну, стереть наши записи всё равно нужно.

— Конечно-конечно.

— Кто ещё нужен, кроме клакёров и актёров?

— Обслуга вроде гримёров и камердинеров. Как те ребята, что у всех дознавались пароля.

— И, конечно же, сценарист.

— Но он вряд ли покажется до конца пьесы и выкриков из зала: «Автора! Автора!»

— Хорошо, его обязанности понятны, но оставим его фигуру. Мы пока даже не узнаём почерк.

— Сценаристу, каким бы талантливым он ни был, нужен художник-постановщик — при такой-то роскошной игре. Взгляд со стороны, разделение на словесную и образную составляющие — всё такое.

— Что ж. К этой категории, пожалуй, стоит отнести Бэзи. Он и первый актёр, и наверняка главный же советник по актёрскому мастерству, подаёт пример того, как нужно держаться. Он ведёт, и за ним идут.

— Ещё может потребоваться суфлёр. Партии не то, чтоб были большими и трудными для запоминания, но должен быть кто-то ориентирующийся в тексте, и подсказывающий, когда нужно сделать переход. Хотя нет, в данной ситуации с этим и сценарист справится.

— Не уверена. Прятаться у всех на виду — это, конечно, дойлеугодно, но нет, себя сценарист дистанцирует. Уж кто-кто, а он не может сливаться с процессом, влияющим на действительность, преобразующим её. Он должен оставаться отчасти в стороне, чтобы видеть разницу и реакцию одного на другое, иначе пьеску никто, кроме него самого, не поймёт. Задача сценариста, да вообще писателя подобного рода, выражается в прощупывании неврозов и вопросов — неврозов и вопросов… вопросов-неврозов… — и игре на них. Публику он потешает лишь затем, чтобы потешить себя самого. Всё, что он даёт зрителям, да и актёрскому составу, служит проверкой некой гипотезы либо удостоверением в некоем предположении — наверняка пессимистичном. Он волен даже не желать жить в мире, который возводит в своём произведении, — а в нашем случае и своим произведением. Он формирует конструкт. Выяснение, чем ответит на него мир, — вот его мотив. Строго говоря, он уже должен быть в значительной мере пассивен.

— Это подразумевает предпосылку оригинальности произведения. И ты сама сказала, что рассмотрение фигуры сценариста следует отложить, хотя пытаешься угадать ход его мыслей.

— А разве есть какие-то сомнения в новизне? Прямой адаптацией чего она может быть? Что до рассуждений, то я рассматриваю общий профиль этого призвания, а не отдельные личные особенности. И потом…

— Ай! Ладно-ладно. Но в таком случае тебе следует признать, во-первых, что либо над ним в иерархии никого нет, либо заказчики дают ему широчайшую автономию действий, а во-вторых, что акт логоцентричен, а не имажитивен. А, и вдобавок, — что шокирующая образность больше нужна для рекламных целей и интриги, для движения капиталов, в постановку вкладываемых и из неё извлекаемых; это приобретённое, а не естественное свойство.