Александр Бойцов - Выдача преступников

Поводом для другого спора послужило уголовное дело против американского гражданина Кэттинга, арестованного в 1886 г. в Мексике по обвинению в клевете против мексиканского гражданина, опубликованной в газете, издававшейся в США. Основанием для этого послужила ст. 186 УК Мексики, устанавливавшая, что преступления, совершенные «иностранцем против мексиканца за границей, могут повлечь наказание в республике». Не согласившись с этим и потребовав освобождения своего гражданина, США заявили, что, издав такую норму, Мексика нарушила международно-правовые обязательства не превращать подобные отношения в предмет своего правового регулирования. Мексика же утверждала, что в международном праве нет общепризнанных норм, возлагающих на государство такое обязательство, и что решение этого вопроса – внутреннее дело государства. В конце концов спор закончился компромиссом (истец отозвал свой иск), но Мексика сохранила эту норму в ст. 6 УК 1929 г. и ст. 4 УК 1931 г. [370]́

В 1852 г. законодательное собрание Франции одобрило законопроект, подчинивший ее уголовному праву некоторые деяния, совершенные иностранцами за пределами Франции, но направленные против ее граждан. Англия заявила протест и правительство Франции отозвало законопроект.

В то же время Англия сама претендовала на роль регулятора подобного рода отношений, складывающихся не только во Франции, но в любой другой стране. Таково господствующее мнение и ведущих английских теоретиков. «В настоящее время парламент Соединенного Королевства компетентен издавать какой угодно закон для какой угодно части мира, а суды Соединенного Королевства обязаны придавать действие любому подобному закону». [371]А. Дженнингс, также считая, что парламент Великобритании «может издавать законы для всех лиц и всех мест», использует для иллюстрации его полномочий следующий, хотя и гиперболичный, по его собственным словам, но весьма выпукло показывающий существо этой позиции пример: если парламент Великобритании издаст закон, что курение на улицах Парижа является преступлением, то оно станет преступным. Естественно, что оно будет преступлением согласно английскому, а не французскому праву, в силу чего будет рассматриваться как преступление только теми, кто принимает во внимание английское право. Парижская полиция отнюдь не начнет тут же арестовывать всех курильщиков, а французские уголовные суды – назначать им меры уголовного наказания. Но если бы любой француз оказался в каком-либо месте, где принимается во внимание английское право, против него могло бы быть возбуждено уголовное преследование». [372]А ведь рассматривая упомянутый проект, французские законодатели намеревались, как заметил А. А. Рубанов, воспользовавшись гиперболой Дженнингса, признать преступным не вообще любое курение на улицах Лондона, а всего лишь обкуривание англичанином француза. И если возникающие при этом отношения можно расценивать как затрагивающие Францию, то британский парламент претендует законодательствовать по вопросам, не имеющим ни малейшего отношения к Великобритании. [373]Вот уж поистине: «Английский парламент может все, кроме превращения мужчины в женщину, и наоборот».

Тем не менее к началу XX в. почти все государства европейского континента под влиянием Франции и Италии приняли смешанную систему принципов действия уголовного закона, основанную на сочетании территориального и национального критериев, при которых юрисдикция в отношении преступлений, совершенных за границей иностранцами, допускалась как исключение. К ним примкнули и латиноамериканские страны. Напротив, Англия и родственные ей в правовом отношении страны вне Европы, а также США остались верны территориальному принципу и в качестве исключения допускали юрисдикцию лишь в отношении собственных граждан.

Первая половина XX в. отмечена все большим распространением реальной юрисдикции. Перед Второй мировой войной она закрепляется в законодательстве Бразилии, Венесуэлы, Германии, Италии, Китая, Перу, Франции, Швейцарии, Швеции, Японии и др. Поэтому Варшавская международная конференция по унификации уголовного законодательства 1927 г. признала, что «иностранец, который принял участие за границей в преступлении или проступке против гражданина или органов управления другого государства, может быть преследуем в этой стране при условии, если действие, совершенное им, наказуемо по законам страны, где оно было совершено, а виновный находится на территории потерпевшего государства». [374]Американский институт права, обобщив практику ряда стран, также сформулировал положение, согласно которому государство обладает юрисдикцией предписывать уголовные законы не только в отношении поведения, существенная часть которого имеет место в пределах его территории, но и в отношении поведения вне его территории, которое имело или было предназначено иметь существенный эффект в пределах его территории.

Между тем в практическом отношении осуществление защитной юрисдикции ограничено почти повсеместно принятым правилом невыдачи собственных граждан, в силу чего осуществление судебной юрисдикции защиты возможно лишь тогда, когда соответствующее лицо окажется в сфере полной юрисдикции заинтересованного государства, т. е. на его территории. Но как обеспечить фактическое присутствие на территории государства лица, совершившего преступление за его пределами и не являющегося его гражданином, без обретения в отношении этого лица исполнительной юрисдикции?

Один из известных практике вариантов решения этой проблемы состоит в распространении исполнительной юрисдикции на территорию иностранного государства посредством насильственного или обманного захвата и доставки находящегося там лица силами собственных спецслужб.

Однако такое решение ведет к злоупотреблению охранительным принципом, нарушающему права других государств. Наиболее ярким тому примером является дело панамского лидера Мануэля Норьеги, против которого было возбуждено уголовное дело в США по обвинению в торговле наркотиками и «отмывании» денег, добытых преступным путем.

Интересно, что выдвижение Норьеги на роль панамского лидера во многом было обусловлено его тесным сотрудничеством именно с США. Еще в 1958 г. он совместно с другим известным политическим деятелем Панамы О. Торрихосом начал активно работать на ЦРУ, организовав слежку за рабочими банановых плантаций с целью противодействия распространению среди них коммунистических идей.

В 1968 г. в результате организованного при поддержке ЦРУ военного заговора панамских офицеров Торрихос пришел к власти в Панаме. А Норьега продолжал активно использоваться ЦРУ, в частности для подготовки специальной диверсионной группы, которая установила взрывные устройства в зоне Панамского канала, дабы повлиять с помощью подобных террористических акций на ход переговоров о передаче канала Панаме. В период вооруженного противостояния между Аргентиной и Англией по поводу Фолклендских (Мальвинских) островов он также оказывал определенные «услуги» США, официально занявшим в то время позицию нейтралитета, но скрытно снабжавших Великобританию разведывательной информацией о вооруженных силах Аргентины. Не последнюю роль играл Норьега и в обеспечении функционирования тайных каналов финансирования никарагуанских контрас, причем в те годы, когда такая помощь была запрещена Конгрессом США. В рамках операций ЦРУ по закупке оружия для контрас он участвовал в наркобизнесе и одновременно тесно сотрудничал с федеральными ведомствами США по борьбе с незаконным оборотом наркотиков с целью ареста торговцев, за что заслужил благодарность со стороны этих ведомств.