Николай Симонов - Очерки истории банковской системы России. 1988–2013 гг.

Разработчики «Меморандума об экономической политике Российской Федерации» и «Программы углубления реформ» продекларировали приверженность российского Правительства трем основополагающим постулатам неолиберализма, к сожалению, непредсказуемым, с точки зрения последствий их применения, не только к переходным, но и развитым экономикам:

1 постулат – любое государственное вмешательство всегда вредит эффективному размещению ресурсов, т. е. ошибки государства всегда хуже ошибок рынка.

2 постулат – государственная собственность в принципе неэффективна, поэтому ее надо приватизировать как можно быстрее.

3 постулат – любое изменение общего уровня цен всегда происходит только вследствие сдвигов в объеме денежной массы.

В конце 1992 г. в Правительстве и в экспертном сообществе стало понятно, что экономический кризис в стране будет не только тяжелым, но и продолжительным. Как скажет некоторое время спустя премьер В. С. Черномырдин, « кто после этого выживет, будет долго смеяться ».

Главное, что удалось добиться российскому правительству в результате первых шагов экономических реформ – преодолеть товарный дефицит и отвести от страны угрозу надвигающегося голода зимой 1991–1992 года, а также обеспечить внутреннюю конвертируемость рубля. Это немало для страны, в которой на протяжении 60 лет господствовал товарный дефицит, а сделки с иностранной валютой были уголовно наказуемы (вплоть до расстрела). Однако это слишком мало для того, чтобы назвать такую политику «шоковой терапией». Понадобилось еще четыре (!) года, чтобы рубль обрел хоть какую-то стабильность – в 1996 году. И еще три года на обретение страной хотя бы первичной сбалансированности бюджета – это произошло уже в 1999 году. Итого – семь лет на решение первичных задач макроэкономической стабилизации.

По мнению авторитетных западных экономистов (Джозеф Стиглиц), период непосредственно либеральных реформ в России длился всего лишь 17–18 дней: с 2 января 1992 г. до 18 января 1992 года. Как известно, на последнюю дату пришлась объявленная массовая забастовка шахтеров, которую удалось остановить огромными субсидиями угольной отрасли. После этого все новые и новые компромиссы становились еще масштабнее, а отход Правительства от первоначально провозглашенных либеральных принципов – все более шокирующим.

По мнению известного либерального экономиста Андрея Илларионова, внутриэкономическая либерализация, бывшая весьма ограниченной, с середины 1992 г. была фактически остановлена. Запрет на продажу товаров по ценам ниже издержек привел к завышению в стране общего уровня цен, зарплат, налогов, на что экономика отреагировала бурным развитием мультивалютной платежной системы, расцветом неплатежей, бартера, взаимозачетов. Вмешательство государства в коммерческую деятельность «естественных монополий» способствовало повышению цен на их продукцию, по сравнению с рыночными. Незавершенность либерализации означала, что фактические масштабы государственного вмешательства в экономическую жизнь остались существенно большими, чем об этом свидетельствуют бюджетные показатели [79].

С точки зрения отечественной академической науки (Дмитрий Львов, Леонид Абалкин, Николай Петраков, Олег Богомолов, Сергей Глазьев и др.), проводившаяся правительством Гайдара экономическая политика, это – вообще не реформы. Если первоначально экономическая дискуссия кружилась вокруг вопроса о том, возможна ли (применима ли) в России «шоковая терапия», подобная польской, то результатом ее к весне 1992 г. стала актуальной формула: «Шок без терапии».

Данная формула отражала представление об экономической политике правительства Гайдара как нетехнологичной, непоследовательной и неполной, с точки зрения задач «настоящей реформы». Либерализация не воспринималась как реформа (скорее противопоставлялась ей) и подвергалась жесткой критике, а в массовом сознании и левой пропаганде обретала уже статус прямого обмана («ограбление народа»).

Между тем в основе демократической концепции «реформы», как она сформировалась в политической борьбе с партийно-государственной бюрократией в 1989–1991 гг., лежала идея управляемой трансформации экономической системы. То есть предполагалось, что все лучшее, все основные социально-экономические достижения старой системы с некой коррекцией конвертируются в системе новой, а издержки трансформации компенсируются выгодами, приносимыми рационализацией и модернизацией хозяйственного механизма. Наиболее ярким представителем такого подхода можно назвать Григория Явлинского.

Профессор Колумбийского университета Ричард Эриксон полагает, что процессы, происходившие в 1990-е годы в России, вообще некорректно описывать в категориях буржуазно-либеральной трансформации. Согласно его наблюдениям, особенности российской экономики скорее вызывают ряд поразительных параллелей со средневековой феодальной Европой. Так, значительная часть промышленных, сельскохозяйственных, коммерческих и финансовых структур легитимизирована не столько формальными нормами, сколько личными связями и привычками, восходящими к советским временам.

Новую форму легитимации институтов власти – выборы – он уподобляет «благословению церкви в Средние века». Хотя рыночные отношения играют в современной России более важную роль, чем в средневековой Европе, по мнению Эриксона, институт рынка доминирует лишь в отношениях с явными аутсайдерами, т. е. иностранными фирмами, а также в сферах, которые находятся за рамками интересов главных институтов, сохранившихся с советских времен.

При этом рынки регулируются местными властями и нередко монопольное положение на них захватывают неформальные, юридически не узаконенные организации. Институты собственности и права отягощены конфликтными притязаниями многочисленных заинтересованных сторон, сохраняющимся влиянием советских традиций. Потому их защита, определенная легальными юридическими процедурами, оказывается весьма проблематичной.

Как и в средневековой Европе, значение инвестиций сводится к воспроизведению status quo, что снижает общий уровень деловой активности (к этому можно было бы добавить, что значительная часть населения России перешла на почти натуральный тип хозяйства). Отдельные крупные компании и регионы, проводящие либеральную политику, уподобляются им «средневековым городам», осуществляющим посредничество во взаимоотношениях с остальным миром. Несмотря на свою рыночную активность, эти анклавы должны приспосабливаться к экономической и политической системе государства, обрастая личными связями со «знатью» и «дворянством».