Елизавета Сагирова - Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис

– Она девственница! – кричала Ася. – И одежда должна это подчеркнуть, а вы хотите её вырядить, как на подиум!

– А смысл прятать тело, которое все уже видели?! – кипятилась Вика. – Смешно и лицемерно!

Яринка молчала, храня воистину царскую невозмутимость, и лишь иронично шевелила бровями, когда на неё примеряли то один, то другой наряд. Но и она не выдержала, увидев перед собой нечто, похожее на сарафан в пол, вроде тех, что мы надевали в приюте на церковные службы.

– Слушайте, может, я сама выберу? – она решительно отодвинула ворох вещей, успевший вырасти у её ног. – Почему бы мне не надеть костюм, в котором я выступала на дебюте?

На миг наступила тишина, девушки вытаращились на Яринку так, как если бы вдруг заговорил один из предметов мебели, а потом в гостиной поднялась волна негодования. Я не совсем поняла, чем она была вызвана, различила в общем гомоне только слова "вульгарно" и "он тебя в нём уже видел!", что мне, впрочем, ничего не объяснило. Но тут нашла коса на камень: Яринка упёрлась и ни в какую не захотела надевать что-либо другое. После воплей, уговоров и даже угроз присутствующие пришли к компромиссу, и первая часть сборов, наконец, завершилась. Яринка оказалась в топике и юбочке от своего костюма, но расклешённые рукава были единогласно отвергнуты, и вместо них на подругу набросили что-то вроде полупрозрачной кисеи с капюшоном. А обули в высокие, выше колен, сапоги на длинной блестящей молнии. На мой взгляд, всё вместе это выглядело настолько нелепо, что я про себя пожалела Яна, которому предстояло лицезреть подобное в их первую с Яринкой совместную ночь.

Закрыв вопрос одежды, девушки приступили ко второй части торжественных сборов. Алла притащила косметичку размером с небольшой чемодан и, усадив Яринку перед яркой лампой, принялась вдохновлённо рисовать на её лице нечто, отдалённо напоминающее хохлому. Вика отвоевала руки моей подруги и, положив их перед собой на стол, начала делать маникюр. Ася вооружилась разнокалиберными расчёсками, плойками, гелями и пенками и так рьяно взялась за Яринкины волосы, что та жалобно запросила пощады, но не была услышана. Продолжалось это безумие до темноты, и я не покинула гостиную, время от времени оглашавшуюся новыми горячими спорами, лишь из жалости к Яринке, которая осталась бы в таком случае без моей молчаливой поддержки.

Когда мою уставшую подругу, похожую теперь на одного из павлинов, что бродили летом по улицам Оазиса, наконец, оставили в покое, лицо её было ошарашенным и изнеможенным. Чуть ли не бегом она кинулась на второй этаж, в наш номер, сопровождаемая напутствиями, советами и пожеланиями удачи. А там без сил упала на свою кровать, безжалостно сминая тщательно завитые кудри и с таким трудом подобранный наряд.

Шёл десятый час вечера. Мы успели поболтать, сидя рядом на подоконнике, как в старые добрые приютские времена, и глядя на сгущающуюся тьму над морем. Море по ночам страшное. Бескрайняя, чёрная, грозно ворчащая бездна, в которую совсем не хочется вглядываться. Даже когда в южном небе висит полная, раздувшаяся до безобразия оранжевая луна, бросающая на воду бесконечную мерцающую дорожку, море не становится приятнее. Напротив, в такие ночи светило похоже на одинокий глаз, пытающийся настойчиво проникнуть сквозь толщу тёмной воды и высветить оттуда нечто такое, чему нельзя показываться, что и должно остаться там, в глубине.

Несколько раз Яринка, когда она ещё имела привычку ночевать в номере, а не пропадать в грохочущем музыкой ресторане Айсберга, вызывала меня на улицу после заката. Я стеснялась говорить ей, насколько мне не хочется подходить к краю земли, за которым только холодная вода и прилетающий из темноты ветер, поэтому мы гуляли по пляжу. Но даже моя подруга, не упускающая ни одной возможности лишний раз окунуться в солёные волны, ни разу не порывалась сделать это ночью. Может, ей тоже не нравилась непроницаемая чернота морских глубин, а может, она, как и я, где-то на краю сознания всегда помнила о Русалкиной яме, которая принимала свои жертвы лишь в тёмное время суток.

Сегодня луны не было, зато высыпало без счёта звёзд. Звёзды не отражались в неспокойном море, поэтому существовали как бы отдельно от него, и это меня почему-то успокаивало. Что бы ни происходило в моей жизни, неважно, где я была: в приюте, в тайге, в бескрайних полях вокруг безымянного посёлка, на не отмеченном ни на одной карте острове – звёзды оставались теми же. И мне было приятно, подняв глаза, увидеть привычные контуры созвездий, ухватиться за них, чтобы удержаться на слишком буйной зыби обстоятельств.

Алла постучала в дверь, когда стрелки настенных часов показали пять минут одиннадцатого. Она была строга и деловита, придирчиво оглядела подругу с ног до головы, спросила про самочувствие и велела идти за ней. Я соскочила было с подоконника, пытаясь увязаться следом, но старшая остановила меня холодным взглядом. И Яринка ушла, виновато оглянувшись через плечо, а я осталась, уверенная, что мне предстоит провести в одиночестве очередную длинную ночь.

Но вышло по-другому.

Ближе к полуночи, когда стало ясно, что ни чтением, ни зубрёжкой английского мне не удастся отвлечь себя от мыслей о Яринке, я выключила свет и устало закрыла глаза, впрочем, ни на секунду не сомневаясь в том, что спать сегодня не буду. Но на удивление почти сразу погрузилась в дремоту и даже начала видеть сон.

Во сне всё было так же, как и наяву, тот же тёмный номер, та же постель, согретая моим телом, тот же мерный шум прибоя за окном, только я здесь была уже не одна. Дверь очень медленно приоткрылась, в неё кто-то заглянул. Раздался еле слышный шорох, чей-то шелестящий не то вздох, не то всхлип. И через порог просочилась тёмная тень, тонким силуэтом замерла на фоне обоев. Это была тень Яринки, поэтому я не испугалась, только удивилась тому, что её тень вернулась одна, без неё.

Тень на цыпочках двинулась вперёд, снова раздался на этот раз, несомненно, всхлип, жалобный, с каким-то кошачьим писком. Я как раз задумалась о том, можно ли спросить у тени про Яринку, когда почувствовала в сухом воздухе номера отчётливый запах мужского одеколона и терпкого табака. Сморщилась, выдохнула… и поняла, что это не сон.

Яринка замерла у своей постели, настороженно вглядываясь в меня. Я тоже уставилась на неё, почему-то не в силах пошевелиться. Внезапное понимание, что всё происходит не во сне, напугало меня. Как и то, что Яринка в неверном свете фонаря, заглядывающего в окно, действительно походила на тень. Тень самой себя, безмолвную, крадущуюся, бестелесную.

– Ты не спишь? – наконец, спросила подруга, и при звуке её голоса я съёжилась под одеялом: так потерянно и горько он звучал.