Виктор Довженко - Белые гондолы. Дары Отступника

– Ты посчитай пальцы.

– Шесть штук.

– Шесть пальцев, и браслет выглядит таким маленьким, что он только на палец наделся. Значит, что?

– Значит… что это рука великана?

– Похоже на то.

Маркони показывает мне еле заметный шов, идущий ровно посередине внешней и внутренней граней металлического "браслета":

– Вот видишь, это две детали. Они точно подвижные, одна чуть-чуть уже другой, она должна входить внутрь, когда эту штуку сжимает палец. У нас таких пальцев нет, нам удобнее рукой.

Мой друг вкладывает пальцы в браслет и сжимает его . Вдруг в комнате начинает ощущаться какая-то вибрация воздуха и кресло, на котором только что сидел Маркони, еле заметно дергается, скрежетнув ножками по полу. Маркони отпускает ногу:

– Ого, что-то есть!

Он снова сжимает кисть с артефактом. Снова колыхание воздуха и скрежет ножек кресла. Я подхожу к креслу, которое так чутко реагирует на древний механизм. Пытаюсь подвинуть его, но это почему-то невозможно, оно стоит, как приклеенное к полу. Я говорю архитектору:

– Отпусти-ка руку.

Он отпускает. Я двигаю кресло теперь совершенно свободно. Маркони восклицает:

– Ага, понятно, эта штука как-то воздействует на предметы! Блокирует их, что ли? Извините, допотопные предки, но у нас таких колбасоподобных пальцев, как у вас нету. Нам и ладонью сжимать вполне ничего.

Архитектор держит "браслет" в руках в направлении к тому креслу, которое уже подавало признаки жизни. Снова сжимает руку, и кресло снова шаркает по паркету и заметно накреняется. Мой друг медленно начинает поднимать руку, и кресло, не обращая никакого внимания на законы тяготения, приподнимается над полом!

Маркони восклицает:

– Полезную, однако, вещь ты раздобыл! Так можно даже пианино двигать, не то, что кресло.

– Тяжело?

– Да вообще не чувствую никакой тяжести. Сама "баранка" тяжелая, а кресло, как воздушный шарик!

Архитектор шевелит рукой немного быстрее, потом еще быстрее. Кресло в воздухе повторяет его движения. Потом он как-то чересчур резко поворачивает кисть вверх и кресло, подпрыгнув до потолка, раздавливает лампочку в потолочном абажуре. Комната мгновенно погружается в темноту.

Секунду спустя раздается страшный стук рухнувшего с потолка на пол кресла. Я тихо говорю:

– Бедные соседи внизу! А если бы это было пианино?

– Ну тогда деревянные балки перекрытия дали бы трещину, – деловито отвечает мой друг. – А может, даже сломались бы. Смотри, какой сон у твоего приятеля! Мы мебель крушим, а он спит себе.

– Ага-ага. Может, включишь свет?

Маркони проходит к шкафу, отыскивает там новую лампочку, залезает на стол, опрокинув по дороге обе наши недопитые чашки с чаем, и вкручивает ее в безнадежно смятый абажур:

– Ладно, я все равно собирался новый абажур повесить.

Мы еще несколько раз повторяем наш опыт с перетаскиванием предметов. Результат один и тот же, второе кресло, стол с кофейными лужами на скатерти, даже шкаф с одеждой становятся невесомыми настолько, что даже сложно не разбить их о стену или потолок, перемещая их в воздухе и не чувствуя их веса. Я говорю другу:

– А что, если держать кресло этой штукой, и при этом сесть в него?

– Давай, попробуем, только аккуратно, пока нам полицию не вызвали.

Результат превосходит все ожидания. Сидя на кресле, я направляю "браслет" вниз, на себя, и сжимаю его. Тут же я чувствую в ногах какую-то еле уловимую дрожь. Возникает странное ощущение, что не кресло и не паркетный пол, а этот тускло поблескивающий предмет – единственная прочная опора в комнате. Я пытаюсь поднять браслет вверх, и приподнимаюсь над полом вместе с креслом! Слегка давлю его вперед, от себя, и кресло плавно и без всякой инерции подплывает вплотную к Маркони, он неожиданности вскочившему на ноги.

Наконец, вдоволь наигравшись мебелью, Маркони говорит:

– Теперь ясно, чем Голову двигали. Твоя девушка может быть тобой вполне довольна! Слушай, Давид, давай спать, а? Уже половина четвертого, я страшно устал, а ты, наверное, тем более.

– Моя девушка – это пока еще чересчур сильно сказано…

– И вот еще что: может, вам в полицию заявить?

– Не знаю, не знаю, надо подумать об этом.

– С другой стороны, если эти штуки попадут в нужные руки в нашем военном городке… ты бы хотел такого рывка прогресса?

– Ты имеешь в виду, что их разберут и древнюю технологию для производства нового вида оружия приспособят?

– Вот-вот.

– Нда, так и будет, скорее всего.

– А эти ребята вас со студентом будут искать в любом случае.

– Так нас же не видели в лицо.

– А вот это просто отлично. Значит у нас есть время подумать, что делать дальше.

– Слушай, а вторую штуковину испытать? Давай? Ведь страшно интересно же!

– Нет, сегодня я к этому не готов. Вот пораньше проснемся, перекусим и вперед, за дело.

Я соглашаюсь, давно уже ощущая, что мое тело налилось тяжестью, а сейчас жидкий свинец в нем уже достигает кончиков пальцев. Сознание того, что я выполнил просьбу о помощи Лианы, и ей, наверное, больше не угрожает опасность, наполняет мое сердце каким-то приятным медовым чувством. Мы выключаем свет, усаживаемся в мирно стоящие на полу кресла и мгновенно отключаемся от реальности.

Мне снится обычный для меня цветной приключенческий сон. Огромного роста люди бегут через лес, ломая сучья и затаптывая кусты. Их головы возвышаются над деревьями, их черты красивы, но глаза их горят злобой. Скоро лес расступается и они оказываются перед большим круглым котлованом, на дне которого люди обычного роста суетятся, укладывая ящики то ли в корабли, то ли в самолеты округлой формы. Я становлюсь одним из этих людей, и со дна котлована я вижу гигантов, уже наклонившихся над нами. Один за другим великаны спрыгивают в котлован, сея панику среди людей. Гигантская рука хватает меня, когда я уже почти забегаю в один из круглых тоннелей в стене котлована. Меня поднимает в воздух и трясет ужасное существо, у которого… каменная голова.

От этой тряски я просыпаюсь и вижу, что комната залита светом, Маркони, свернувшись в просторном кресле калачиком, мирно сопит, а надо мной стоит студент, уже заметно более чистый, чем вчера ночью:

– Давииид! Просыпайся скорей! Мы проспали!

– Что проспали? Ой! Какой сегодня день?

Я гляжу на часы и вижу, что уже половина девятого утра. Пятницы. А каждую пятницу у нас в редакции планерка, на которой главред подводит итоги недели и составляет план следующей. Утро пятницы для него – как воскресная месса для фанатичного мормона. Можно опаздывать всю неделю, но не прийти в пятницу утром равносильно увольнению. Я вскакиваю, как ужаленный и судорожно стараюсь привести свой костюм в жалкое подобие порядка. Потом подбегаю к Маркони, уже пытающегося разлепить глаза, и тормошу его за плечо: