Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

Более поздняя работа Мэлони и Боша [Bosch, Maloney, 2010] содержит сравнительный анализ потоков на рынке труда трех латиноамериканских стран – Аргентины, Бразилии и Мексики. Наряду со стандартными оценками вероятностей межсекторных переходов (коэффициентами простой матрицы переходов) они рассчитали ряд производных показателей, отражающих сравнительную привлекательность различных секторов с точки зрения работников. Анализ, основанный на этих показателях, выявил несколько эмпирических закономерностей. Во-первых, продолжительность пребывания в одном и том же статусе максимальна для формальных наемных и минимальна для неформальных наемных работников. Что же касается самозанятых, то они располагаются (по показателю продолжительности) посередине между этими крайними точками. Во-вторых, интенсивность перемещений между неформальной наемной занятостью и самозанятостью намного выше, чем между формальной наемной занятостью и самозанятостью. Однако она не намного выше, чем между формальной и неформальной занятостью. В-третьих, встречные потоки между формальной наемной занятостью и самозанятостью, а также между формальной и неформальной наемной занятостью достаточно симметричны. Такого рода симметрия характерна для интегрированного рынка труда. В-четвертых, самозанятость во всех трех странах является преимущественно добровольной, тогда как неформальная наемная занятость – преимущественно вынужденной, особенно – для молодежи.

В число объектов исследования по данной проблеме попала и Турция. Эмпирическую основу для Тансел и Кана [Tansel, Kan, 2011] составили панельные годовые данные за период 2006–2009 гг. Согласно их анализу, за рассматриваемый в работе период структура потоков на рынке труда Турции практически не изменилась. Для всех групп (за исключением безработных) вероятность сохранения исходного статуса оказывается намного выше вероятности его смены. Отсюда следует вывод о статичной природе турецкого рынка труда. Отмечается крайне ограниченная мобильность в формальную наемную занятость, что должно свидетельствовать либо о существовании значительных входных барьеров в нее, либо о нежелании работников с ней расставаться по причине ее высокой привлекательности. Напротив, неформальная наемная занятость предстает как чрезвычайно неустойчивая: интенсивность исходящего потока из нее в формальную наемную занятость оказывается в пять раз выше интенсивности встречного потока в нее из формальной наемной занятости. Еще одно важное наблюдение – это очень слабый оборот работников между формальной наемной занятостью и самозанятостью. Связано это с тем, что в Турции самозанятость является по преимуществу аграрной и женской, что резко отличает ее от самозанятости в латиноамериканских странах. Все это подтверждает традиционное представление о турецком рынке труда как жестко сегментированном и малоподвижном. Значимые связи с вероятностями межстатусных перемещений обнаруживаются у переменных пола, возраста, образования и вида экономической деятельности.

Как мы уже отмечали выше, аналитические работы по переходным экономикам Центральной и Восточной Европы немногочисленны. Эти страны стали объектом соответствующего анализа только в последние годы. Во-первых, «кристаллизация» неформальности как особого состояния на рынке труда после начала реформ заняла определенное время. Во-вторых, панельные данные также появились не сразу, а для многих стран они по-прежнему отсутствуют. Поэтому набор стран, по которым у нас есть более-менее надежные свидетельства, и неполон, и во многом случаен.

Крстич и Санфей [Krstic, Sanfey, 2007] исследовали межсекторные потоки на рынке труда Боснии-Герцеговины за трехлетний период 2001–2004 гг. Согласно их результатам, неформальный сектор выступает главным каналом перехода из незанятости в состояние занятости. Но одновременно он же выступает и основным «поставщиком» безработных и неактивных, значительно превосходя формальный сектор по масштабам ликвидации рабочих мест. Высокий уровень образования, занятость в сфере услуг, проживание в столичных городах, принадлежность к верхним квантилям распределения по доходам – все это повышает вероятность перехода работников из неформальной занятости в формальную.

Еще одной «исследованной» постсоциалистической страной является Грузия. Анализ межсекторной мобильности [Bernabe, Stampini, 2009] за 1998–1999 гг. показал, что в глазах работников неформальная наемная занятость сильно проигрывает формальной. Она чрезвычайно неустойчива, а поток перемещений в нее из формальной занятости заметно уступает обратному потоку из нее в формальную занятость. Кроме того, в плохие времена приток в нее из всех остальных секторов резко возрастает, т. е. для работников, теряющих в кризис рабочие места, она выступает как буфер. Что касается самозанятости, то она является неоднородной, включая сегменты как «хороших», так и «плохих» рабочих мест. Значимое влияние на межстатусные перемещения было обнаружено у таких факторов, как возраст, пол, образование и тип населенного пункта. В целом, по мнению авторов, полученные результаты свидетельствуют о сильной сегментированности грузинского рынка труда.

Наиболее близкой к России и структурно, и культурно является Украина. Леманн и Пиньятти [Lehmann, Pignatti 2007], анализируя потоки на украинском рынке труда в 2003–2004 гг., отмечают как высокую интенсивность перемещений, так и явные признаки сегментации. Например, большинство работников стремятся попасть в формальный сектор, но не всем это сходу удается. Многие вынуждены использовать неформальную занятость или безработицу как станции ожидания открывающихся вакансий. Тот факт, что предпочитаемый тип занятости доступен не всем желающим и многие вынуждены «оседать» в неформальной занятости, авторы интерпретируют как проявление сегментации. В целом, рисуемая ими картина неформального рынка труда оказывается двухъярусной, как это предсказывает модель Г. Филдса [Fields, 1990]: с «плохим» нижним и «хорошим» верхним ярусами, хотя последний остается очень малым по величине.

Смена одной работы на другую всегда сопровождается увольнением, которое оказывается либо вынужденным (по инициативе работодателя), либо добровольным (по инициативе самого работника). Характер увольнения может влиять на риск того, что дальше происходит с человеком на рынке труда. В своей работе, посвященной российскому рынку труда, Леманн с соавторами [Lehmann et al., 2011] задают естественный вопрос: подвержены ли ушедшие с работы риску неформальности в большей степени, чем те, кто вновь выходят на рынок труда или продолжают работать там, где работали? Далее их интересует, различается ли риск неформальности для тех, кто ушел с работы не по своей воле, и тех, кто сделал это по собственному желанию. С помощью обстоятельного эконометрического анализа они показывают, что увольнения, инициированные работодателями, повышают вероятность попадания работников в неформальный сектор. Однако среди тех, кто попадает в неформальность, большинство все же покидают прежнюю работу добровольно. Почему они решают ее покинуть? Они могут ошибочно оценивать свои шансы на трудоустройство в формальном секторе, неправильно «считывая» сигналы рынка труда при смене работы. Кроме того, риски устойчивой неформальности значительно выше для работников с низкими уровнями человеческого капитала, а также для тех, кто уже имел подобный опыт [Ibid].