Владимир Селиверстов - Поколения ВШЭ. Учителя об учителях

Свою первую статью вместе с соавторами я писал два года. Оттачивалась буквально каждая фраза. Конечно, такой долгий срок был связан и с тем, что мы оказались первопроходцами в своей области и работали с еще не устоявшейся терминологией. До сих пор у меня очень серьезное отношение к тому, как пишутся работы. Я не могу себе позволить что-то написать небрежно. От первой до последней фразы (включая обозначения) – все должно быть перепроверено. Каждая фраза и каждое обозначение должны нести смысл. Более того, каждое обозначение также должно иметь мнемоническую компоненту, чтобы людям не пришлось через пять страниц вспоминать, что оно значит. Таков результат моего обучения в этой школе.

Говорят, что ученые – люди не от мира сего, рассеянные, забывчивые и т. д. Поверьте мне, я с очень многими выдающимися людьми общался, и все они были удивительно дисциплинированными. Наука – это внутренняя дисциплина. Про меня недавно сказали, что меня в Вышке ценят, в частности, за то, что я никогда не опаздываю. Это тоже влияние той школы, которую я прошел. Я за всю жизнь на лекции опоздал два раза, и оба раза не по своей вине.

В 1981 году, сразу после защиты кандидатской диссертации, я начал заниматься теорией коллективного выбора. Марк Аронович умел блестяще ставить задачи, умел повернуть задачу таким образом, что все сразу становилось понятно. Эта высокая ясность мышления имеет решающее значение, потому что хорошо поставленная задача – на три четверти решенная задача. И он меня тоже учил это делать. Я часто говорю, что молодые люди не умеют ставить задачи, но это нормально, это приходит с опытом.

Мы с Айзерманом вместе работали по шестнадцать часов в день. И это было не каторгой, а настоящим удовольствием. Например, мы с ним могли восемь-десять часов сидеть в кабинете и обсуждать разные проблемы, а потом я еще дома до ночи работал, чтобы утром ему рассказать о том, что у меня вышло.

Мы с ним написали серию статей, которые получили признание в мировой литературе. За какой бы раздел науки он ни брался, через два-три года его научный коллектив получал международное признание в этой области. Я тоже прошел эту школу. Так, например, пять-семь лет назад у нас задачами влияния в группах вообще никто не занимался. Мы начали работу над этим – и сегодня являемся всемирно признанным коллективом в данной области, без которого не проходит ни одна международная конференция, посвященная этой теме.

Безусловно, он оказал влияние на развитие моих научных интересов. В мою кандидатскую диссертацию он особенно не вмешивался, и я писал ее самостоятельно. А что касается проблемы коллективного выбора, то работу на эту тему мы делали с ним. Приведу простой пример. В знаменитой теореме Эрроу рассматривалась задача агрегирования бинарных предпочтений в функции выбора. Спустя несколько лет было отмечено, что в силу того, что на функции выбора налагаются определенные условия, можно от функции избавиться и рассматривать вместо нее коллективное предпочтение. После этого в литературе обсуждался вопрос о том, что в коллективном выборе, может, и нет самого выбора, а есть лишь агрегирование предпочтений в предпочтения. Айзерман был первым, кто сформулировал эту задачу об агрегировании функций выбора в функции выбора. Никаких предположений о том, что эти функции выбора сводятся к предпочтениям, не делалось. Когда мы закончили эту работу, нас сразу пригласили в Штаты, где мы выступали на различных конференциях и семинарах.

Теперь я хочу сказать несколько слов о нем как о человеке. Это очень важно, потому что его человеческие качества и его качества как ученого были неотделимы. В 1946 году специалист по теории управления Щипанов написал работу об идеальных регуляторах. Эта работа была тут же осуждена журналом «Большевик» и газетой «Правда» – главными идеологическими изданиями страны. Щипанов был обвинен в идеализме. Что делает молодой доктор наук Айзерман? В это время он только вернулся с войны. Он пишет письмо президенту Академии наук в защиту Щипанова. Когда он мне об этом рассказал, я его спросил: «Вам не страшно было?» Он ответил: «У меня в прихожей стоял чемоданчик с бельем и едой, потому что я ждал, что меня арестуют». Много ли людей поступили бы так же, как он?

Вторая моя история об Айзермане связана с тем временем, когда я писал у него диссертацию. Еще в начале моего обучения в аспирантуре, в 1979 году, он постоянно напоминал мне о том, что необходимо писать диссертацию. А я никогда не любил такого рода работу. Одно дело писать статью, в которой сообщаешь о полученных результатах, – это интересно. Другое дело еще что-то писать о самой статье, переводить ее на другой язык и т. д. Это тоска. Поэтому, когда он мне об этом напоминал, я обещал ему что-то написать, но все время откладывал.

Потом, в конце 1980 года он сказал мне, что с начала 1981 года я должен начать писать диссертацию. В первый же день нового года он пришел к нам в комнату и позвал меня к себе в кабинет. Когда мы пришли, он попросил написать план диссертации. Я сказал, что могу и у себя его написать, но он настоял, чтобы я сделал это у него в кабинете. Так продолжалось неделю, пока я не написал первую главу. Удивительно, что, когда к нему приходили, он не меня просил выйти, а сам выходил из кабинета. Когда я дописал первую главу, он меня отпустил, чтобы я дома доделал остальные главы.

Когда мы написали большую статью по проблеме Эрроу и собирались отдавать ее в печать, он вдруг вызвал меня и заявил, что мы не можем публиковать статью в таком виде, так как в ней нужно заменить два термина: «диктатор» и «олигархия». Я заверил его, что весь мир употребляет эти термины и в этом нет ничего страшного. Он продолжал настаивать на своем и начал предлагать альтернативные варианты этих терминов. Я их все, не особенно вдумываясь, отвергал, предполагая, что мы все равно вернемся к изначальному варианту. Так продолжалось 45 минут, после чего он совершенно грустным голосом сказал мне: «Понимаете, я с этим режимом прожил семьдесят лет, и я не позволю вам испортить вашу жизнь и карьеру из-за двух слов, которые наверняка будут неправильно поняты». Меня поразили даже не слова, а тон, которыми они были сказаны. В итоге в этой статье термины «диктатор» и «олигархия» были заменены на «решающий избиратель» и «решающая группа».

Когда от редакции нашей газеты «Окна роста» поступило предложение рассказать о своих учителях, поначалу я немного растерялась от мысли о том, что не смогу рассказать обо всех, кто был учителем в моей жизни. Однако затем обрадовалась, что, несмотря на ограниченные газетные полосы, широкая аудитория Вышки сможет узнать о тех прекрасных людях, которые помогли мне выбрать профессиональный путь в жизни и положили начало моей академической стезе. Итак, как писал Александр Сергеевич Пушкин, «воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток»… Когда я училась в средней школе и меня спрашивали, кем я хочу быть, отвечала: «Историком или лингвистом». Точно знала, что буду изучать гуманитарные науки, очень любила историю, литературу и словесность.