Наталия Проскурякова - Ипотека в Российской империи

Ипотечные ссуды производительно могли использоваться в сфере дворянского промышленного предпринимательства. Уже говорилось о том, что Заемный банк предоставлял ссуды под залог «фабрик». Такие банковские ссуды получали почти исключительно уральские заводчики. Владельцам горных округов выдавали ссуды под залог приписных крестьян из расчета 250 руб. для заводов, получающих казенную субсидию, и 300 руб. для остальных. Становление сахарной промышленности на Правобережной Украине также было связано с использованием ипотечных ссуд. По наблюдениям вполне компетентного в экономических вопросах Д. Журавского, «посредством займов из кредитных установлений дворяне всегда могли располагать огромными капиталами для первоначального устройства заведений». Правда, он же при этом отмечал, что «кредиты помещикам вместо пользы обращаются иногда во вред» [144].

Хотя при барщинной системе помещичье хозяйство не нуждалось в сколько-нибудь значительных капитальных затратах, равно как и вотчинные мануфактуры, основанные на крепостном труде. Среди заемщиков казенных банков были, наконец, и такие, которые использовали ссуды для откупных и подрядных операций.

Но все же подавляющее большинство заемщиков государственных банков беспечно «проживали» ипотечные ссуды. Об этом единодушно свидетельствуют современники, представляющие совершенно разные общественно-политические течения. Вот что, например, говорил высокопоставленный чиновник Министерства внутренних дел, прекрасный знаток экономики помещичьего хозяйства, один из ближайших сподвижников лидера либеральной бюрократии конца 50-х – начала 60-х годов XIX в. Н. А. Милютина, активный деятель реформы 1861 г. А. А. Заблоцкий-Десятовский. Он отмечал, что органы кредитования дворянства «нимало не улучшили ни земледелия, ни промышленности в помещичьих имениях, а только способствовали распространению безрасчетной роскоши и неоплатных долгов дворянства» [145].

В целом большинству помещиков ипотечные ссуды давали возможность сохранить привычный образ жизни, консервируя типичный для этого слоя хозяйственный инфантилизм. В 1850 г. А. И. Герцена поразило то, что прусские дворяне старались копить деньги, тогда как в России в дворянских верхах считали скрягой того, кто не тратит в полтора раза больше своего дохода.

Экономист профессор А. Бутовский, придерживающийся весьма умеренных взглядов, оценив Заемный банк как «замечательнейший», был вынужден с сожалением признать следующее: «…доставив легкомысленным помещикам возможность получить значительные суммы под залог полуразоренных имений, только усилили их расточительность. Земли же остались по-прежнему худо возделанными, приносящими мало дохода. Так множество помещиков вошло в неоплатные долги…» [146]И наконец, хорошо известный как публицист демократ (но менее известный как экономист) Н. П. Огарев, анализируя ситуацию в России накануне отмены крепостного права, не преминул заметить, что «помещики тратили занятые капиталы куда попало, менее всего на увеличение производительных сил в государстве» [147]. Ссуда давала возможность крепостнику проматывать феодальную ренту не только текущую, но и будущую, в капитализированной форме.

Вопрос об использовании долгосрочных ссуд казенных кредитных учреждений тесно связан с одной из кардинальных проблем истории дореформенной России – разложения и кризиса феодально-крепостнического землевладения. По традиции, идущей от досоветской литературы, непроизводительное использование ссуд, как правило, отождествлялось с их растратой на растущее паразитическое потребление крепостников. Отсюда в советской литературе, включая исследование С. Я. Борового, делался вывод, что рост задолженности банкам способствовал разложению главного оплота старой формации – феодально-крепостнического землевладения. Рост долгов помещиков вел к усилению феодально-крепостнической эксплуатации крестьян и в конечном счете к дальнейшему упадку помещичьего хозяйства и росту классовых противоречий. С этой точки зрения, задолженность дворянства становилась одним из важнейших факторов разложения крепостнического хозяйства [148]. Боровой и его предшественники явно схематизировали реальные экономические процессы и не учитывали увеличения степени адаптации крепостного хозяйства к рыночным отношениям.

И. Ф. Гиндин, анализируя монографию С. Я. Борового, пришел к диаметрально противоположному выводу. По его мнению, одним из главных результатов столетнего существования системы докапиталистических банков являлись «задержка разложения старого базиса – феодально-крепостнической собственности – и форм эксплуатации барщинных и оброчных землевладений, укрепление на основе дворянской монополии на эту собственность экономических позиций старого господствующего класса, широкое приобщение его к рантьерско-ростовщическим доходам и усиление его крайней хозяйственной паразитарности, возникшей на основе барщинного хозяйства российского типа и крепостной промышленности». Нельзя не согласиться с автором в том, что «все это усиливало вызванное исторически затянувшимся существованием старой формации экономическое отставание России от капиталистических стран Запада…» [149].

С начала 1850-х годов темпы роста масштабов ссудной операции по кредитованию дворянского землевладения кредитными учреждениями стали сокращаться, а вкладной, напротив, все больше возрастать. Громадный приток вкладов наблюдался в период Крымской войны (1853–1856 гг.). Необходимость увеличения производства вооружений и военного снаряжения привела, по словам современника войны, известного государственного деятеля В. П. Безобразова, к «оживлению наших промышленных и коммерческих дел». Правительственные заказы способствовали обогащению поставщиков военной продукции, подрядчиков, интендантов, да и просто разного рода спекулянтов [150]. В результате этого превышение вкладов над ссудами в начале 1855 г. составило 20 млн руб., в 1856 г. – 89 млн руб., а в 1857 г. – уже 145 млн руб., за которые вкладчикам пришлось заплатить около 6 млн руб. процентов [151].

Правительство опасалось массового изъятия вкладов, при котором казна вынуждена была бы изыскать дополнительные средства для покрытия своих долгов кредитным учреждениям. Стремясь приостановить рост объема вкладов, министр финансов П. Ф. Брок предложил осуществить операцию «выталкивания» вкладов из государственных банков путем понижения процентной ставки по ним с 4 % до 3 %. Это предложение вызвало серьезные возражения и в самом Министерстве финансов, и в Государственном совете. Директор Кредитной канцелярии Ю. А. Гагемейстер в специальной докладной записке, направленной в 1857 г. председателю Комитета финансов великому князю Константину Николаевичу, предостерегал, что эта мера «гибельна для казны», так как следствием ее явится катастрофический отлив вкладов. Государству для расплаты с вкладчиками придется вновь прибегнуть к денежной эмиссии или к займам. Гагемейстер указывал, что все расчеты правительства основаны на недостаточном развитии частного кредита. По его мнению, именно развитие частного кредита – главная задача, которая стоит перед правительством [152]. При обсуждении в Государственном совете предложение Брока было отклонено большинством голосов, но Александр II, присоединившись к мнению меньшинства, одобрил его, и с 1 августа 1857 г. оно вступило в силу. Официальным указом от 1 июня 1857 г. проценты по вкладам были понижены с 4 до 3 %. Одновременно были выпущены 4-процентные «непрерывно-доходные билеты» (бессрочные облигации), которые предлагалось приобретать вкладчикам.