Билл Сэмюэл - История Foyles. Книготорговец по случаю

В детстве и юности я всегда ощущал присутствие Уильяма. За несколько лет до своей смерти он взял меня и маму на отдых в Венецию, сразу после кинофестиваля. Дедушка со своими длинными седыми локонами и немного экстравагантной внешностью обычно привлекал внимание, и однажды, когда мы пересекали площадь Святого Марка, я увидел, как кто-то указал в его сторону, прошептав «Маэстро!». Мы жили в отеле Bauer Grünwald, катались на гондоле и побывали на стекольной фабрике острова Мурано, где он купил маме люстру, которая сейчас висит в гостиной старшей из моих сестер. Мне он купил в магазинчике на площади Святого Марка серебряный портсигар, и, хотя я не курю с 1971 года, я берегу его как сокровище, поскольку это единственный материальный подарок дедушки, который у меня сохранился.

В мае 1963 года у Уильяма случился инсульт, и я с сестрами приехал в Били, чтобы повидаться с ним в последний раз. Когда мы добрались туда, он уже не мог говорить, слова, которые он так любил, не могли обрести голос. Дедушка сидел в большой кровати с балдахином, а мистер Куай, садовник, сидя позади, поддерживал его, чтобы он мог хотя бы отчасти сохранить чувство собственного достоинства, и тихо плакал, не стыдясь своих слез. Кухарка Мэри, могучая рыжая веснушчатая ирландка под два метра ростом, кормила его с ложечки. Мы понимали, что больше не увидим его, не поиграем с ним в крокет, кегли или домино, не прогуляемся в солнечный день по берегу реки Челмер, делая вид, что пришли порыбачить. Спустя два дня, 4 июня 1963 года, он скончался.

Насколько я могу помнить, летом в Били каждый месяц проводились вечерние богослужения. Последняя служба состоялась в солнечный — как и полагается — день похорон Уильяма. В кадилах курился ладан, который он так любил, а гроб, на который бабушка положила одну-единственную красную розу, казался слишком маленьким, чтобы вместить такую масштабную личность. Мы пели «Священный город, Иерусалим», вспоминали Уильяма и плакали. Он похоронен на Хайгейтском кладбище, вместе с Джоном Голсуорси, Джорджем Элиотом, Кристиной Россетти, многочисленными родственниками Диккенса и, конечно, Карлом Марксом.

Последнее, что я знаю про мистера Куая, который любил дедушку, любил парк Били и заботился о его красоте, было то, что Кристина уволила его через несколько лет после смерти бабушки.

Дедушка был замечательным чудаком, и я скучаю по нему до сих пор. Он привносил радость в жизнь множества людей и знакомил с книгами выходцев из всех слоев общества — в своем великолепном огромном книжном магазине, где царил продуманный хаос, — в то время, без сомнения, лучшем в мире. Он был добрым, веселым, остроумным, невероятно щедрым, ребячливым, мудрым и знающим. Он передал нам любовь к книгам и озорству, учил нас помогать другим и видеть во всех людях хорошее. Став состоятельным человеком, он не утратил связи с простыми людьми и сохранил характерный выговор кокни, но для меня и многих других он все равно был маэстро. Он был воплощением щедрости, широты взглядов и, самое главное, справедливости. Его жизнь была яркой, наполненной людьми всех рас, религий и социальных слоев, и я никогда не слышал, чтобы он упоминал о чьем-то происхождении, значение имели только личные качества. В детстве тебе кажется, что бабушка и дедушка будут жить вечно. Но внезапно ты становишься взрослым, а их больше нет, и ты делаешься чуть более одиноким в этом мире.

Уильям и Гилберт создали Foyles на кухонном столе в доме своей матери, и в первый год оборот компании составил несколько сотен фунтов. Спустя шестьдесят лет, на момент смерти Уильяма, Foyles продавал чуть более восьми процентов всех книг в Великобритании, а его оборот достиг четырех миллионов фунтов.

Моя мать унаследовала, а вернее, переняла у дедушки широту взглядов, справедливость и щедрость и в свою очередь служила примером для меня и сестер. Ее брат Дик был для нас добрым, щедрым и веселым дядюшкой, а для моих родителей — близким другом. К сожалению, он умер в 1957 году, когда его настигли отголоски Второй мировой, став еще одной из неучтенных жертв войны. Но гены — это не всё, и Кристина была иной.

Кристина Фойл, «тетушка Крисси», родилась в 1911 году и была вторым ребенком Уильяма и Кристины Фойл и младшей сестрой моей матери. Я помню ее красивой, обаятельной и остроумной. Я помню ее также эгоистичной, жестокой и мстительной. Она бывала как скаредной, так и безоглядно щедрой, как милосердной, так и злобной.

Ее сложная натура сформировалась под влиянием событий раннего детства. В пять лет она заболела туберкулезом и провела около полугода в больнице, в городе Маргит. В это время, в разгар Первой мировой войны, родители не имели возможности навещать ее. Большинство других пациентов составляли раненые солдаты и офицеры, которые приходили в себя от ужасов войны. Кристина напоминала им о доме, о невинности, о семье. Говорят, ей приходилось танцевать для них, а возможно, случалось и кое-что похуже. Наверняка известно лишь одно — она вернулась домой иной. Мама вспоминала, как бросилась к ней навстречу, чтобы обнять любимую сестренку, но та оттолкнула ее и отвернулась. Подозреваю, что этот ранний опыт окрасил ее отношение к жизни в целом и к мужчинам в частности. По возвращении она сблизилась с сыном одного из соседей, Рональдом Бэтти, своим ровесником, который стал сначала ее постоянным спутником, а позднее — мужем. Он был для нее лучшим другом и соратником в течение семидесяти семи лет.

Кристина и моя мать начали работать в семейном бизнесе в 1928 году, после того как провели год в пансионе для девушек в Вильдерсвиле, швейцарской деревушке в округе Интерлакен. Мама работала в торговом зале, в музыкальном отделе, где среди прочих ей довелось обслуживать Луи Армстронга и Поля Робсона, тогда как Кристина, Бэбс, как называл ее Уильям, быстро стала, как сказали бы сегодня, его персональным ассистентом. Сомневаюсь, что она провела много времени за прилавком, скорее она сразу задалась целью разобраться в делах целиком и полностью.

Уильям доверял ей настолько, что в возрасте двадцати одного года отправил ее в Ленинград, ныне и ранее Санкт-Петербург, чтобы взыскать безнадежные долги: хорошо известно, что в коммунистическую эпоху русские платили по счетам из рук вон плохо. По большей части должниками были научные работники, которые жили в городских трущобах. Кристина вернулась почти без денег, зато с многочисленными историями о том, как перешагивала пьяных на темной лестнице. Спустя годы она опубликовала в Sunday Express статью об этом путешествии, где резко критиковала Россию. После этого советское посольство письменно уведомило ее о том, что дорога в СССР для нее закрыта.