Игорь Минутко - Что там, за поворотом?

...В колхоз «Авангард» пришла пора сенокоса. Витя и Вовка договорились с Федей, что он их возьмет на левый берег Птахи, в пойменные луга. Папа поедет в третью бригаду, где будут работать две сенокосилки.

— К технике поближе, — сказал он.

А мама осталась дома. С папой они почти не разговаривают — поссорились.

Теперь когда Витя встречал взгляд мамы, ему становилось не по себе. Вите казалось, что и мама чувствует то же. Что случилось?

Двадцать шестого июня в пять утра — как и договорились — за Витей приехал Федя. В телеге уже сидел Вовка и зевал до самых ушей. Хотели с собой взять Альта и Сильву, но собаки еще раньше убежали куда-то по своим делам.

Поехали. Утро было солнечное, теплое, несмотря на ранний час; все кругом курилось легким паром, таяла роса.

— Давай, Пепел, к парому, — сказал Федя.

Паром ходил через Птаху сразу за дебаркадером. Здесь уже стояло несколько подвод, собрались колхозники — женщины в ярких косынках, повязанных по самые глаза, и мужчины с косами через плечо. Некоторые косы, наверно самые острые, были обмотаны тряпками, а те, что без тряпок, были похожи на сабли, и в них отражалось солнце. Подходили новые люди, все приветствовали друг друга, были веселы, праздничны. Одна молодая женщина, хитро посмотрев на Витю и Вовку, спросила у Феди:

— А это что за огурчики свеженькие?

Витя смутился, а Федя сказал:

— Молодое подкрепление. Помогать будут, — и засмеялся.

Вокруг тоже все смеялись, хлопали ребят по плечам.

— Это же герои наши! — сказал кто-то.

Говорили разом:

— Вроде бы погодка на «ясно» поворачивает?

— Похоже.

— Еще б недельку — и перестоит трава.

— Ни в коем разе! Не позволим! Только б харчей добрых.

— Емельяниха в поварах. Не обидит.

— Знамо, не обидит.

— В такой праздник и обед праздничный.

— Какой праздник? — удивился Витя и толкнул Вовку в бок.

Ответил Федя:

— Праздник и есть. Сенокос — начало всех работ, которые год кормят. Одним словом, ребята, начинается страдная пора.

Тут подкатил милицейский мотоцикл. За рулем сидел милиционер Миша, был он хмур, сосредоточен, лицо важное — милиционер Миша находился при исполнении служебных обязанностей.

А в коляске сидел Илья Зубков, и он тут же выпрыгнул из нее, поздоровался со всеми, и с ним сдержанно поздоровались. Был Илья, недавний Гвоздь, в синей рубахе с расстегнутым воротом, в старых брюках, которые были ему коротки, и все равно Илья показался Вите очень симпатичным. Теперь он был молодым крестьянским парнем, ладным, сильным, и в его широко поставленных глазах светилось спокойствие; синяк под глазом стал у него фиолетовым.

Сейчас же из толпы появилась тетя Нина в новом сарафане с мелкими цветочками, засуетилась вокруг Ильи, она казалась рядом со своим старшим сыном маленькой, сухонькой, очень проворной и все заглядывала в лицо Ильи, поправляла ему ворот, и видно было, что, несмотря ни на что, она счастлива сейчас. Вызов был во всем облике тети Нины: «Да, мол, стряслась с ним беда. И ничего. Он исправится, будет другим. А мы выдюжим, дождемся. Только не оступись опять, сынок...»

Илья снисходительно, немного грустно смотрел на мать и грустно улыбался ей. С Витей Илья поздоровался за руку и дружески подмигнул ему, как старому знакомому.

С той стороны подошел паром. Первой на него осторожно вкатилась пятитонка; паром просел в воду, от него пошли волны. За машиной въехали подводы; сделалось шумно и тесно. Пахло бензином, конским потом; все галдели и смеялись.

Поплыли на ту сторону Птахи. Мужчины специальными крюками цепляли железный трос, зажав его, тянули крюки к себе — и паром медленно плыл к противоположному зеленому берегу. Паром ткнулся в мокрый песок, всех качнуло вперед. Стали выгружаться.

Пепел сразу взял крупной рысью. Остальные лошади отстали. Куда им до Пепла! Гулко стучали копыта по мягкой дороге. Вокруг пошли зеленые луга с темными островами кустарников.

— Понимаете, — объяснил Федя, — едем мы по старому руслу Птахи. Самые лучшие травы здесь, потому что в половодье река разливается, ил приносит. Удобряет почву. Видите, какая трава кругом? А сенокосилку не пустишь. Кустарники — это раз. Холмы да кочки — два. Приходится вручную. Зато работка — век бы косил. — Федя засмеялся. — Эх, люблю я сенокос, ребята!

Работу мальчики получили несложную — в ведрах разносить косцам воду. Первый раз Витя видел, как косят траву.

Косцы стоят лесенкой, шага за три друг от друга и наступают с косами на стену травы.

Жжик! Жжик! Жжик! — ровными дорожками ложится скошенная трава, почему-то сразу становясь бледнее.

У косцов разгоряченные, потные лица, на спинах потемнели от пота рубашки. А трава все валится и валится!

— Ребята! Водички! — кричит кто-нибудь, и мальчики, зачерпнув ковш воды из ведра, наперегонки бегут к тому, кто позвал их.

Посмотришь на луг — весь он пестрит косынками, точно крупные яркие цветы среди трав. Это женщины. Они косят наравне с мужчинами.

В первом ряду, оторвавшись от остальных, шел Илья. Шел размеренно и красиво, взмахи у него были широкие, упругие, синяя рубашка прилипла к телу, пот заливал лицо; Витю, когда он пробегал мимо, поразило это лицо — оно было вдохновенно, яростно, все в движении. И... нет, наверно, Вите показалось. По щекам Ильи ползли слезы... Слезы? Нет, это пот, конечно! И Витя поспешил уйти, потому что понял: сейчас Илья должен быть один среди этих буйных трав, зеленого раздолья, высокого синего неба.

С утра было безоблачно, а к полудню на горизонте стали громоздиться тучи.

— Дождь пойдет, — сказал Вовка.

Но к перерыву дождь не собрался, и в два часа дня повариха Емельяниха привезла обед.

Емельяниха была толстой, с крепкими красными щеками, а глаз совсем не видно — заплыли. Огромный живот Емельянихи плавно колыхался под грязным фартуком. Она приехала на телеге, в которую была запряжена маленькая пегая лошадка.

Приехала Емельяниха и сразу закричала сердитым сорванным голосом:

— Мужики! Бабы! Девки! На обед! Сбирайсь!

В тень густых кустов стали собираться косцы, обмывали водой разгоряченные лица.

— Притомились малость, — говорили вокруг.

— А травы — лучше не надо.

— Знатные травы.

— Ну, потчуй, Авдотья! Чего привезла?

— Наша Авдотьюшка постарается.

Емельяниха накладывала в миски гречневую кашу с кусками баранины. Каша была невероятно вкусной, обжигала губы, запивали ее холодным молоком. Краюхи хлеба были нарезаны огромными ломтями, на листе лопуха лежала горкой соль, ворох молодого лука блестел — его вымыли в Птахе.

Тетя Нина сидела рядом с Ильей и кормила его дополнительно из белого узелочка — творогом, яичками, розовым салом. Даже про Вовку забыла. Илья ел сосредоточенно и молча, а тетя Нина смотрела на него счастливыми, сияющими глазами.