Шарон Крич - Голоса океана [litres]

Бомпи и машина

Сегодня я слышал, как Брайан спросил дядю Стю, что случилось с настоящими родителями Софи.

Дядя Стю ответил:

– Не знаю.

– Почему ты не знаешь? – спросил Брайан.

Дядя Стю пожал плечами:

– Никто мне никогда ничего не рассказывает.

Тогда я спросил своего отца, что случилось с настоящими родителями Софи, и он ответил:

– Расскажу тебе когда-нибудь.

– Расскажи сейчас.

– Ну уж нет.

На меня наорали за то, что я не понимаю всей этой навигационной тарабарщины. Наорали за то, что я слишком много шучу. Наорали за то, что я дышу. Ну, почти.

Софи сегодня рассказала первую историю про Бомпи. Как-то так она звучала:

Когда Бомпи был молод, он жил на ферме, и его семья была очень бедной. У них даже не было ни машины, ни грузовика. Но однажды они обменяли двух мулов на машину. Проблема была только одна: никто не умел водить. Бомпи, правда, ездил в машинах и считал, что водить машину тоже несложно. В общем, Бомпи вызвался поехать в город, забрать машину и приехать на ней домой.

Шёл дождь, дождь, дождь.

(Вы бы слышали, как Софи рассказывает истории. Она по-настоящему проникается. Прямо чувствуешь капли дождя на голове, когда она рассказывает. Даже запах чувствуешь. Это что-то.)

В общем, Бомпи поехал за машиной, а там дождь, дождь, дождь. Он поехал назад и добрался до места, где надо пересечь речку. Там ни моста, ничего. Когда они ходили по этой дороге пешком или ездили на мулах, они спокойно перебирались через неё вброд.

Бомпи въехал на машине в речку, но течение было таким, таким быстрым, словно на него несётся целая стена воды, и Бомпи закричал: «Но! Но!» Но машина его не послушалась, стена воды перевернула машину, Бомпи насилу выбрался, а новую машину унесло вниз по течению.

Когда Бомпи наконец добрался домой, отец отстегал его ремнём, а мама дала ему яблочного пирога.

– Зачем она дала ему яблочный пирог? – спросил Брайан у Софи.

– Потому что была рада, что он сам остался жив, вот почему, – сказала Софи.

– Откуда ты вообще знаешь эту историю? – спросил Брайан.

– Помолчи, Брайан, – сказал дядя Док.

Но Софи ответила:

– Потому что Бомпи сам мне её рассказал, вот откуда.

Было видно, что Брайан хочет сказать что-то ещё, но он промолчал. Никто ничего не сказал.

А я сидел и думал о том, как Бомпи выбрался из машины и как мама угостила его яблочным пирогом.

Сегодня Софи и дядя Док жонглировали тремя пакетиками крендельков целых две минуты! Они так радовались. Да и я тоже рад. Я настоящий учитель!

Мы добрались до Тюленьей бухты на Гран-Манане на закате (это было вчера, правильно?), и всё небо было в розовых и лавандовых полосах. Настоящий рай!

По-моему, у дяди Дока везде есть знакомые. На пути в Тюленью бухту Док связался по радио с берегом, и человек с берега позвонил другу Дока по имени Фрэнк, а когда мы добрались до бухты, Фрэнк уже ждал, чтобы провести нас туда. Бухта прячется за огромной дамбой, словно в крепости, и «Странник» был единственным парусником в гавани, полной рыбацких судов, стоявших в три-четыре ряда, – больше всего это напоминало парковку в большом городе. Фрэнк посадил нас всех в свой фургончик и отвёз к себе домой, в нескольких кварталах от порта, и мы познакомились с его семьёй и ходили, шатаясь, словно клоуны с головокружением, на наших неустойчивых моряцких ногах.

Я здесь по-настоящему заинтересовалась рыбой и рыбалкой. Тут не захочешь – заинтересуешься, потому что все, кто здесь живет, как-то связаны с рыбой. Они ловят омаров, или сайду, или сельдей, или работают на фабриках, где консервируют сардин и селёдку. Рыба, рыба повсюду!

Сегодня мы все отправились ловить омаров с Фрэнком на его рыбацкой лодке «Форт-Фрэнк». Он купил остов судна, а всё остальное сделал сам. Мне очень нравится, когда люди делают такое – берут что-то полуразрушенное и превращают его в нечто восхитительное!

Брайану такое не нравится. Он сказал:

– Софи, не восторгайся ты так. Это же просто корабль.

Просто корабль! Да чтобы облазить этот корабль сверху донизу, уйдёт не один месяц. Там целые вёдра приманки, контейнеры, полные омаров, верёвки, которыми обвязывают клешни, шланги, сети и прочие штуки, покрытые рыбьим жиром и водорослями. Может быть, когда-нибудь я и сама стану ловцом омаров, кто знает?

Коди спросил:

– Почему тебе всё это нравится, Софи?

– А что, тебе не нравится? – ответила я. – Тебе разве не нравится представлять, какой бы была твоя жизнь, если бы ты стал, скажем, рыбаком? Целыми днями чувствовать запах моря…

– И запах рыбы, – сказал он. – От запаха рыбы тебя может стошнить.

– Или ты решишь, что это лучший запах, что ты когда-либо чувствовал. Тебе понравится целый день быть на свежем воздухе, работать с рыбой и…

– Ладно, Софи, – сказал он. – Если тебе это нравится – пусть.

Некоторые горшки, которые мы подняли, оказались пустыми, а от приманки остался лишь целый и невредимый снежно-белый скелет селёдки.

– Куда она делась? – спросила я.

– Морские блохи, – сказал Фрэнк. – Они повсюду, малюсенькие такие, почти невидимые. Они обожают нашу приманку. Если ты упадёшь за борт, а спасать тебя приплывут только на следующий день, морские блохи тебя сожрут, и твой скелет опустится на дно!

Коди поднял меня и перевесил за борт.

– Хочешь попробовать? – спросил он.

– Не смешно, Коди, – сказала я.

Мне не очень-то нравилось представлять, как морские блохи обгладывают меня до костей.

Одна омариха несла на себе яйца – миллионы оранжевых зёрнышек (Фрэнк назвал их «икрой»), которые тянулись от нижней части хвоста прямо до головы.

– Эту красавицу мы вернём обратно, – сказал Фрэнк, бросая её за борт. – Чтобы продолжить цикл.

И у меня возникло странное чувство, когда я задумалась, почему, когда в океан бросают омара, это его спасает, а если бросить в океан меня, мне настанет конец.

Вчера вечером я позвонила домой. Мама задала мне два миллиона вопросов: «Как ты себя чувствуешь? Морской болезни нет? Не мёрзнешь? Всё нормально? Не боишься? Не одиноко?» Потом трубку наконец взял папа и сказал: «Какое приключение! Какое невероятное приключение!»

Мне было хорошо, пока я не поговорила с ними. Из-за разговора с мамой мне стало неспокойно, словно она ожидала, что произойдёт что-то ужасное. Я говорила ей, что всё в порядке и не надо беспокоиться, но когда пришло время прощаться, я с трудом смогла это выговорить. Прощание казалось слишком бесповоротным. Так что мне пришлось сказать: «Пока-пока, ещё увидимся», – и я всё повторяла «ещё увидимся», пока она тоже это не сказала, и тогда мне уже стало лучше.