Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

В дождливые вечера в дом собирались ближайшие родственники и друзья, жившие по соседству. Все усаживались с лукошками вокруг горы кукурузных початков, пока одни очищали початки, другие поспешно лущили зерна, состязаясь между собой в быстроте, причем победителем почти всегда оказывался дядя Рафаэль-Мариа. Все болтали и весело смеялись, передавая по кругу чашки душистого кофе и вареную фасоль, завернутую в тонкую кукурузную лепешку — торт илью. Близ очага дремали собаки.

Томасито и я, усевшись на полу посередине кухни, строили домики из кукурузной соломы и ставили внутрь зажженные огарки, пока кто-нибудь из взрослых метким ударом початка безжалостно не разрушал искусную постройку, чем и вызывал с нашей стороны бурю негодования. Тогда дед подавал голос из своего угла и наводил порядок на кухне.

Порой собравшиеся принимались рассказывать сказки о колдуньях и чудовищах, и тогда мы с Томасито слушали, разинув рот, и переживали горчайшие минуты, если старшие в это время посылали нас купить что-нибудь в дальней лавке.

Вспоминаю, как в один из таких вечеров сосед обратился к дедушке:

— Дон Росендо, расскажите нам ту историю о Кадэхос, когда он спас вас от ведьм.

Дед приостановил работу, беспокойно заерзал на стуле и покосился на бабку, которая, казалось, ничего не слышала, всецело занятая початками.

— Право, не ст оит, — пробормотал он, почесывая бороду. — Это ведь было так давно…

Однако все принялись настаивать, и дед нехотя начал:

— Произошло это много лет тому назад. Я работал пильщиком на лесопилке у американцев, там, на реке Брас иль. Весь двор был забит досками, и я решил, что начнем часа в четыре, иначе не справиться… Поднялся я спозаранку, засветил фонарь и поплелся по грязи, а надо заметить, что дело было зимой и путь до лесопилки превратился в настоящее болото… Заметьте, что дороги в те времена были куда пустынней и темней, чем нынче… Так вот, иду это я спокойно, освещая себе путь фонарем да выбирая, куда ступить, чтобы не шлепнуться в лужу, как вдруг вижу перед собой зеленую изгородь из высоченных, густых пиньуэл… «Что ж это такое? — подумал я. — Куда это черти меня занесли? Вроде как я задремал на ходу и заблудился!» Протираю глаза и начинаю кружить, кружить, но куда ни иду, всюду наталкиваюсь на колдовскую изгородь. Честное слово, мне уже стало казаться, что я с ума спятил! Только едва рассвело, как услышал я адский хохот, раздавшийся с вершины дерева, и в тот же миг изгородь исчезла… Чистое наваждение! Проклятые ведьмы потом всякий раз, как им взбредет в голову, проделывали со мной такие шутки нарочно, чтобы я опоздал на работу… Как-то раз…

— Однако, Росендо… — прервала его бабушка невинным тоном, не поднимая головы от лукошка. — Насколько я помню, работа все же ладилась: ведь твоего помощника ведьмы в пути не задерживали, и ему всегда удавалось вовремя приходить на лесопилку.

— Еще бы! — воскликнул дед с нетерпеливым жестом. — Ведь помощник жил почти рядом с лесопилкой. Вот бедняге и приходилось одному начинать работу, пока не появлялся я, забрызганный грязью, злой, и не становился за пилу. Но все это кончилось сразу и совсем неожиданно для меня. Представьте себе, иду я как-то утром с фонарем по единственной тропке посреди размытой дороги и думаю о том, как бы опять меня не задержали ведьмы. Вдруг слышу странный топот, поднимаю голову и вижу… Кадэхос! Бежит рысцой по той же тропинке, мне навстречу! Что делать? По опыту я знал — уж лучше сойти в грязь и пропустить его… Ведь он все равно столкнет ударом в грудь. Запомните мой совет, чтобы с вами не произошло того, что со мной, — нравоучительно изрек дед и продолжал: — Уступил я ему, значит, дорогу, а когда он поравнялся со мной, пришло мне в голову бросить: «Прощай, Лис ардо!..» Надо вам знать, что в свое время звали его Лисардо и был он отменным весельчаком и славным собутыльником, пока его не прокляли родители; вот за это бог и осудил его на всяческие муки, пока он не искупит свою вину и не заслужит прощения… «Прощай, Лисардо! — промолвил я. — Да направит тебя господь на путь истины и да простит он твои грехи, чтобы ты мог найти покой». Тут Кадэхос остановился и посмотрел на меня, виляя хвостом, как собака, когда ее ласкают. Я же еще пуще струсил, пошел по тропинке дальше, а сам чувствую, что он идет за мной следом, как бы охраняя меня, до самых ворот американской лесопилки… С того раза он каждый день поджидал меня, чтобы проводить на работу. И проклятые ведьмы отстали от меня — ведь они очень уважают Кадэхос и побаиваются его…

— А мне казалось, что эта ведьма исчезла совсем по другой причине, знаешь? — снова прервала бабушка рассказ деда. — Как я понимаю, то была всего одна ведьма, и поймала она тебя, только совсем не в те сети, о которых ты рассказываешь, Росендо…

Старшие сыновья украдкой лукаво рассмеялись, а дед разом поднялся и угрюмо заметил, что уже поздно — пора спать, и ушел в свою комнату. Дядя Рафаэль-Мариа, прощаясь с соседом, весело подмигнув, заметил:

— Вот только папаша забыл рассказать, что у помощника была превеселая милая женушка… И этого помощника вдруг такой страх охватил перед ведьмами, что он поспешил переехать в Сан-Рам он, где у него вскоре появился сын, как две капли воды похожий на меня, нас даже частенько путали… Старик был не промах!

Мой дядя Эрнесто был в высшей степени бережливым и даже скупым человеком. Он не тратил зря ни одного сентаво, и потому у него всегда водились деньжата. Как и все Рамиресы, он любил поухаживать, но при этом хвалился, будто никогда не делал подарков женщинам; наоборот, он охотно принимал всякие безделушки на память от своих многочисленных приятельниц — например, вышитые и надушенные платочки, которые он время от времени, чтобы просушить, раскладывал на солнце. Ему нравились красивые и состоятельные девушки — он любил лишь похвастаться знакомством с ними, дальше этого дело не шло. В отличие от других братьев, Эрнесто никогда не связывал себя серьезно — отчасти из скупости, отчасти из стремления сохранить свободу: он задумал отправиться на работу в Соединенные Штаты.

В воскресенье, когда приходила очередь дяди Эрнесто идти на рынок за провизией на неделю, то Хесус, Томасито и я, обязанные сопровождать его, чтобы помогать нести продукты, делали это с превеликой неохотой, потому что он никогда ничем не угощал нас и не дарил ни одного сентаво. Напротив, с дядей Рафаэлем-Мариа мы с радостью отправлялись на рынок. Он дарил нам пакетики, украшенные цветными кисточками и наполненные сахарными фигурками, карамелью и прочими сладостями. Кроме того, Хесус получал от брата пятьдесят сентаво, а мы с Томасито — по песете [21] Пес е та — разменная монета, равная двадцати пяти сентаво, четвертая часть колона. .