Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

Чтобы возместить потерю футбольного мяча, я смастерил из упругих сучьев кофейного дерева и крепкого, эластичного шнура два больших лука, а к ним десяток стрел из веролиса [92] Верол и с — цветоножка сахарного тростника. с острыми наконечниками. Вместе с Томасито мы ежедневно ходили на городскую площадь и, встав на противоположных сторонах ее, долгими часами развлекались, стремясь превзойти один другого в искусстве стрельбы из лука.

Раз вечером сильный порыв ветра унес мою стрелу далеко за пределы площади, пронес над улицей и бросил прямо на навес лавчонки. Перед навесом возвышались два небольших апельсиновых деревца — поднявшись на одно из них, можно было достать мой веролис. Это и попытался сделать Томасито. Но тут из лавчонки выскочил парень и, как смерч, обрушился на моего миролюбивого дядюшку. С другого края площади я видел, как парень наступал, угрожающе размахивая кулаками и тесня Томасито, который в замешательстве стал отступать, Я бросился на помощь к товарищу в беде и с приятным удивлением увидел, что нападавшим был не кто иной, как Пачкун — тот самый, что донес дяде Сакариасу о моем плохом поведении в училище!

— В чем дело, Томас? Чего надо этому типу? — спросил я с вызывающим видом, чтобы разозлить парня.

Пачкуна не требовалось слишком долго разжигать. Обмениваясь взаимными оскорблениями, мы быстро условились о поединке.

— Пошли вон туда, — сказал я ему. — За угол. Там нас не смогут увидеть из твоего дома… Так или иначе, мне нужно с тобой рассчитаться еще за одно дельце!..

Мы отправились на пустынную улочку, выбрали ровное, открытое место и без лишних разговоров принялись жесточайшим образом тузить друг друга. Он был выше и крепче меня, зато я превосходил его в ловкости и хладнокровии. С первого же удара я подбил ему глаз, а затем, воодушевившись этим успехом, расквасил нос и губы. Напутанный хлынувшей кровью, я готов был закончить поединок, однако противник отказался от моего предложения и, ослепленный яростью, набросился на меня снова, осыпая градом оскорблений. Трое его братишек, сбившись в кучку, стояли поодаль и наблюдали за сценой, потом не выдержали и, подняв рев, попытались вмешаться в драку.

— Не лезьте, не то залягаю до смерти! — заорал Пачкун со слезами злости на глазах. И снова бросился на меня, осыпая бранью.

Раздраженный грубыми оскорблениями, я здорово отдубасил его. Избитый, полуослепший парень прерывисто дышал, сопел и плевал кровью, брызгая мне в лицо и на рубашку. Тут бросился к нам со всех ног какой-то незнакомец и насилу разнял нас.

— Вы что, с ума спятили? — закричал он. — Ведь убьете друг друга!.. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Ступай домой! Не видишь, как ты отделал парня?.. Его отец — опасный человек, он такой скандал закатит твоей родне!

— Он сам виноват, осел этакий! — объяснил я. — Он оскорблял моих родных, чтобы заставить меня с ним драться!..

— Ладно, ладно, хватит! Марш домой! — оборвал меня незнакомец и, взяв под руку Пачкуна, сказал ему: — А ты, бедняга, отправляйся со мной! Пойдем подлечимся.

Братишки Пачкуна, по-прежнему обливаясь горькими слезами, поплелись вслед за ними.

Я крадучись вошел в дом и пробрался в ванную, намереваясь выстирать рубаху и смыть кровь с лица. Несмотря на все мои предосторожности, донья Долорес все-таки выследила меня и секундой позже уже стучала в закрытую дверь ванной, спрашивая:

— Что случилось, Маркос? Что за дикая история?

— Ничего, ничего! — буркнул я. — У меня просто кровь пошла носом…

— Вот как! — недоверчиво протянула старуха, и затем до меня донеслось ее бормотание: — Мальчишка воображает, что мы тут все дураки!.. Придется пойти разузнать, в чем дело… Ведь этот дьяволенок на все способен!

Немного погодя старуха вернулась. С ней пришел и дядя Сакариас, мрачный и взволнованный после яростной стычки с сеньором Кабесасом.

Томасито закрылся в комнате. Я остался в столовой, делая вид, будто погружен в чтение журнала. Грозный голос дяди без стеснения вывел меня из притворной задумчивости:

— Почему ты избил сына дона Хуана? Что случилось, а? Говори прямо, не вздумай врать!

— Пачкун оскорбил Томасито и грозился избить… Вот мне и пришлось с ним схватиться, — начал я, уронив с испугу журнал. — Он больше меня и сильнее… Но что из этого? Не мог же я оставить Томаса в беде.

Хотя я и не открыл всей правды, но цель была достигнута. Мое удачное объяснение смягчило гнев дяди, который души не чаял в своем младшем брате.

— Это так? — переспросил он, все еще с недоверием.

— Спросите Томасито.

— Так вот как обстояло дело! — проговорил дядя, не в силах скрыть своего удовлетворения.

Я понял, что выиграл партию. Но тут вмешалась донья Долорес, подстрекая дядю примерно наказать меня. Чтобы выйти из затруднительного положения, дядя решил:

— Ладно… Запрещаю тебе выходить из дому. С сегодняшнего дня и впредь — ни шагу на улицу! Понятно? — И пошел к выходу, улыбаясь и потирая руки.

На следующий день, рано утром, дядя вместе с Томасито выехал верхом из Атенаса. В качестве алькальда он был вызван для инспекционной проверки в отдаленном поселке. Я остался дома, не имея права выйти на улицу; все во мне кипело от злости на донью Долорес. Захватив лук и стрелы, я отправился со скуки в сад, нарисовал на стенке кухни круг и, отойдя подальше, стал стрелять из лука в импровизированную мишень. Старуха высунула голову в окно, выходившее в патио, и заохала:

— Ой, ой, ой! Что ты еще затеял? Хочешь меня выжить из дому? Сейчас же прекрати стрельбу!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Посылая в душе тысячу проклятий по адресу старухи, я решил испробовать свое искусство в меткой стрельбе на незрелых плодах высокого каимито, росшего посреди сада. Выпустив несколько стрел, однако не попав ни в одну из зеленых покачивающихся мишеней, я снова натянул лук, но тут донья Долорес опять показалась в окне.

— Что это творится с тобой, гаденыш ты этакий, мерзкая тварь! — закричала разъяренная ведьма, потрясая руками. — Ни минуты не посидишь спокойно!.. Не трогай фрукты, они еще зеленые, разве не видишь? Боже мой, в этом году нам не придется собрать урожай! Когда нас, наконец, оставит в покое этот дьяволенок?..

Вконец раздосадованный, я повернулся к старухе с натянутым луком в знак угрозы. Над ее головой, прилепившись к навесу, темнело осиное гнездо; не владея собой в порыве запальчивости, я выстрелил из лука; на беду моя стрела попала прямо в осиное гнездо, разорвав его на части. Туча раздраженных ос поднялась в воздух и вторглась в кухню через окно, которое донья Долорес, спасаясь бегством, не успела захлопнуть. Мне тоже пришлось бежать. Я перемахнул через забор и укрылся среди кофейных деревьев, напуганный всем происшедшим, преследуемый отчаянными криками и жалобными стонами старухи.