Петр Казаков - Тропой легенды

Коля так и присел от неожиданности. Он сразу понял, о ком идет речь: «гогусь» с «завитым оселедцем» — это наверняка Витька Шапиро!

— Где усадьба? — заторопился комиссар экспедиции.

— Садись на грузовик, подвезем.

Коля шаром скатился с комбайна, забрался в кабину пятитонки. Шофер осторожно вывел машину из-под брезентового рукава хедера и направил ее к видневшемуся вдали неподвижному ветродвигателю.

Минут через пятнадцать Коля был уже на усадьбе колхоза. Здесь ему указали на чайную, около которой стояла с помятым радиатором запыленная «Победа». Из-под брезентового зонта чайной кто-то вполголоса напевал:

Присмотревшись, Коля узнал Ваську Самойлова. Рубашка на нем была расстегнута, и на впалой груди виднелась татуировка. «Факт, Васька ездит вместе с Витькой», — смекнул пионер и направился к столику, за которым сидел парень.

— Алло, Самойлов!

Васька взглянул невесело. В белесых бессмысленных глазах не отразилось ничего, кроме полного безразличия. Он был пьян.

Коля присел за стол напротив, огляделся. В садике чайной было пусто.

— Где Виктор? — спросил он.

— К-какой Виктор? — в упор глядя на Колю и медленно осмысливая происходящее, переспросил Самойлов. — П-пенициллин? Механика ищет… Постой, — вдруг приподнялся он, протягивая пионеру руку. — Москвич ведь ты, из экспедиции! Ну, нашли золото?

— Какое золото?

Самойлов нетвердо поднялся, шагнул к Коле.

— Не притворяйся, гад! — выдохнул он. — Говори где?

Коля отстранился, бросил взгляд на стол, куда тянулась рука Васьки. Среди изгрызенных окурков и мутных стаканов лежал, с грязным лезвием, большой складной нож. Нельзя было допустить, чтобы Самойлов завладел им! Пионер встал в привычную боксерскую позу: расставил слегка согнутые в коленях ноги, выдвинув вперед левое плечо, а туго сжатые кулаки подтянул к подбородку.

Хулиган не разглядел в мальчишке бойца, напролом полез к нему и сразу же получил сильный сдвоенный удар в челюсть. Падая, Самойлов зацепился за стол, повалил его. Не теряя времени, Коля схватил упавший на пол нож и бросился вон из садика. Около машины остановился, заглянул внутрь. На заднем сиденье увидел раскрытый чемодан с тряпьем. На откинутой крышке чемодана лежал завернутый в старую газету сверток, из которого выглядывали треугольные конверты. Но больше всего привлекали массивные серебряные часы. Они мелодично и размеренно тикали, показывали время: 12.15.

Коля рывком распахнул дверцу машины, взял в руки часы. На обратной стороне прочел выгравированную надпись: «Г. И. Васютину за бое…»

— Мальчик, ты что тут делаешь? — вдруг раздался голос.

Коля обернулся и в нескольких шагах от себя увидел Витьку Шапиро. Витька узнал Колю. Оба растерялись от такой неожиданной встречи.

Коля пришел в себя первым. Зажав в руках пакет и часы, он метнулся от машины и, не оглядываясь, побежал вдоль улицы.

— Эй, комиссар! — наконец завопил Витька. — Подожди, дело есть!

«Нет уж, дудки!» — думал Коля, набирая скорость.

Только часам к трем пополудни Коля догнал товарищей, вставших на дневку. Не говоря ни слова, прошел в палатку с надписью «штаб» и положил на брезентовый столик перед удивленным Сашко пакет, в котором были серебряные часы и пачка пожелтевших от времени конвертов с письмами. Рядом с пакетом Коля положил листок с зарисовкой какой-то местности. В левом верхнем углу рисунка ясно выделялись буквы «З» и «М».

«Милый мой старик!

С сегодняшнего дня я могу держать с тобой регулярную связь.

Тебя, наверное, интересует, где мы сейчас и как попали сюда? Когда ты проводил меня на Стромынку, я сразу же был назначен в партизанский отряд, так как знал немецкий язык. А то бы генерал не согласился. Летели мы на самолетах. Своими глазами видел линию фронта. Ночью внизу сплошное зарево. Мои товарищи готовы были коршунами наброситься на гитлеровцев, а я вот чувствовал себя скверно, особенно когда за нами увязались „мессершмитты“.

Зачислили меня в разведку. Товарищи от зависти чуть не взвыли. А я им: надо было учить иностранные языки!

Жизнь у нас вполне удовлетворительная и гигиеничная. Моюсь регулярно в реках, которые форсируем, а чаще собственным потом. Вот как сделаешь бросок километров семьдесят в сутки, так и с мылом…

Обрадовать тебя пока нечем, гитлеровца ни одного я еще не уничтожил. Больше всего знакомлюсь с документами, читаю письма (разумеется, без разрешения адресатов), чтобы точно знать, что представляют собой „завоеватели“.

Отец, милый мой старик, не волнуйся за меня. Я здесь не один, нас много… Да, книги мои никому не давай, а то исчезнут закладки…

Твой всегда Иван Васютин».

«Привет из Партизанского края!

Отец, я жив, здоров, у меня хороший аппетит и великолепный сон. Как лягу, двое еле-еле добудятся. Командир научил солдат обливать меня водой. Ты представить себе не можешь, как страшно недосмотреть сон: Москва, наша Зацепская, и я „Вечерку“ покупаю; или — институт, а я с кандидатской диссертацией о Збручском камне проваливаюсь в преисподнюю. Профессор Шапиро, мне кажется, немного обижен на меня. На фронт я удрал, не спросясь его.

Отец, помнишь, ты рассказывал мне о Прибыткове, что когда-то служил с тобой в армии. Так здесь есть один Прибытков. Это его сын. Зовут его Романом, он командир роты. Секретов я не выдаю, так как все равно гитлеровцы с ним знакомы. Немножко угрюмый, такой светловолосый парень, до войны работал мастером на заводе имени Владимира Ильича. Недавно в Москве у него родился сынишка. По этому случаю мы тут закатили пир горой съели по полкило трофейных галет.

Как-то на днях я рассказывал Прибыткову о тебе, и он очень заинтересовался.

„Мечта мальчишеская была у меня, — стал вспоминать Роман, — найти отцовский клад. Не удалось. Но зато нашел свой рабочий путь. Привела меня мать после семилетки на завод, с рабочими, знавшими отца, поговорить, я и остался, к станку прилип…“

Роман сообщил мне, что рейд партизанского отряда его отца почти параллелен движению нашей колонны.

Вот и мне выпало на долю пройти по дороге отцов, сделать ее более широкой. Не пожалею ничего — ни крови, ни жизни, чтобы камни ее не топтал враг.

Твой И. В.»

«Дорогой мой, седенький!

Ты, конечно, волнуешься за меня. А я живу хорошо. Иду дальше на Запад.

Отец, я по-настоящему начал интересоваться судьбой Игната Прибыткова.

На днях жители одного местечка рассказали мне, что в 1920 году, примерно в октябре, здесь прошел преследуемый белополяками большой отряд красных. По всем признакам, это был эскадрон Прибыткова, выросший в панском тылу в грозный партизанский полк.