Сергей Иванов - Исчезнувшие зеркала

— Ладно… Сейчас переоденусь! — сказал Алёшка и вздохнул: что, мол, раз не верят, то нечего и объяснять.

Он пошёл в родительскую комнату, закрыл дверь, схватился руками за голову… Уй! А ведь на самом деле болело и хвататься надо было поаккуратнее. Такой головой вряд ли чего придумаешь!

Но тут ему и придумалось — вспомнилось. Вот он бредёт по жуткой весенней грязи, и на сапоги резиновые так налипло, что они стали тяжеленные, как у водолаза. А бредёт Алёшка Пряников не просто так, он выбирает место, где ему стоило бы развести костры в виде созвездия Большая Медведица. Была у него такая мысль: если разводить костры в виде созвездий, то инопланетяне догадаются, что он с ними хочет завязать контакт. Только контакты не завязывают. Завязывают дружбу. А контакты устанавливают. Это ему ехидно сообщила старшая сестра Альбина.

Ну, в общем, он брёл. И тут увидел: шофёр возится около грузовика. А рядом стоит другой шофёр и посмеивается. Тот, который возится, он старый, всё лицо исчерчено морщинами, из-под шапки волосы такими расплетёнными верёвочками — белые и даже вроде зеленоватые.

А тот, который посмеивается, — молодой.

— Выкинуть, — говорит, — пора твою колымагу. Сперва на свете мамонты появились, а потом, за ними сразу, и она.

А старый отвечает молодому: что ничего ты не понимаешь ни в технике, ни в жизни. И никогда не поймёшь! И если он лично заболеет какой-нибудь простудой, и глазом не моргнёт. А вот когда она болеет — тут старый шофёр легонько постучал по своей машине, — когда она болеет, у него у самого болит. И не может он её бросить, потому что это не то что не по-товарищески будет, а вообще не по-людски.

И, вспомнив это всё, Алёша выскочил из спальни:

— А нам известно, как этого экскаваторщика звали?

— Какого? — спросила Таня испуганно.

— Который на нашем «эксе» работал!

И уже через две-три секунды, то есть очень скоро, Таня поняла, какая это отличная мысль — поговорить с тем экскаваторщиком старым.

Быстро достала билет, над которым произносила клятву никогда Наташе не звонить. Вот как в жизни бывает!

Однако Наташа сказала:

— Не, я ничего не знаю, ничего абсолютно. А вам он зачем?

Таня что-то там ответила — вежливое, но не очень. Хотя, может, Наташа ни в чём и не виновата: что ж тут поделаешь, если надо уезжать.

— Знаешь, ты мне телефончик свой оставь на всякий пожарный, — сказала Наташа, не замечая или как бы не замечая Таниного голоса. И вдруг закричала: — Слушай! Я же его фамилию знаю! Закраин… Я когда на директора пошла буром, он стал по селектору справки наводить…

— По какому селектору?

— Телефон такой вроде… Ну, не важно! Главное, что Закраин.

— Н-да… — Таня опустила трубку.

Это ж тебе не сказки Пушкина, когда три раза невод забросил — пожалуйста, золотая рыбка. Это тебе Москва! Закраин… Да таких Закраиных!

Алёшка вдруг засмеялся:

— А спорим, что за три невода я его поймаю!

Сперва он по «09», по справочной, узнал телефон поливально-посыпально-подметательной конторы такого-то района города Москвы. Потом позвонил туда:

— Это говорят пионеры городского пионерлагеря «Маяк». Мы хотели бы пригласить к себе в гости ветерана-экскаваторщика товарища Закраина… А? В отдел кадров позвонить? Какой телефон? — и показал Тане глазами: записывай!

— Ты почему такой врун? — улыбнулась Таня.

Но Алёша Пряников уже беседовал с отделом кадров, используя для смелости свой тайный приём: как будто это не он разговаривает, а совсем другой человек. Как будто это их старший пионервожатый Антон.

— Спасибо, товарищ!

Хотя в отделе кадров с ним разговаривала какая-то тётенька. Пододвинул Тане листок с телефоном, адресом и даже именем-отчеством.

— Ну, что будем делать — пойдём или по телефону? — спросил Алёша, как-то непонятно улыбаясь.

Таня ещё в себя не успела прийти от того, как ловко он поймал «золотую рыбку». И действительно с трёх раз!

— Ладно, давай сперва по телефону.

— Неправильно! — Алёшка опять непонятно улыбнулся. — Во-первых, мы по телефону ему не сможем карточки показать.

— Ну и что твои карточки?

— Карточки для него — важная вещь! Родной экскаватор в лесу брошен на съедение разным браконьерам… понимаешь?

— Сам ты, Алёшенька, «понимаешь»… тётю Жабу обнимаешь! — Таня не любила, когда её припирали к стенке. Да и никто этого не любит.

— А во-вторых, Тань! Ты посмотри адрес-то!

Улица Солнечная… Да ведь это же была их собственная улица! Когда голова забита Алёшкиным враньём, буквально ничего не замечаешь.

— А дом-то, Тань!

Шестьдесят семь… А их — шестьдесят восемь!

Дом номер шестьдесят семь стоял напротив, через улицу. Алёшка отдал Тане бинокль. И она медленно поползла взглядом по окнам. И что ни окно, то комната, другая жизнь… Так в. дошкольном возрасте, когда она ещё не умела читать, Таня листала книги сказок, которые мама приносила ей с работы, из библиотеки, листала — от одной картинки до другой. И останавливалась и старалась угадать, про что же здесь говорится.

И в окнах то же: за каждой занавеской была новая жизнь, стояла незнакомая мебель… Мальчишка, по виду шестиклассник, воровато курил на балконе, а через несколько окон-картинок женщина чистила картошку, сидя за столом. А ещё через несколько окон другая женщина, тоже на кухне и тоже сидя за столом, плакала, платком вытирая слёзы…

И даже самые эти слёзы были видны…

Тут Таня и поняла простую, но часто забываемую нами вещь: подсматривать стыдно!

Дом № 67 ничем не отличался от дома № 68, в котором жили Таня и Алёшка. И кажется, завяжи тебе глаза, ты и с завязанными глазами найдёшь, где тут стенка с почтовыми ящиками, а где лесенка к лифту и даже где лифтовая кнопка.

Но именно с закрытыми глазами особенно понятно и делается, что дом чужой. Потому что пахнет чужим. Алёшка глаза закрыл и сразу это почувствовал. И даже подумал, что инопланетяне могут, например, сделать людям такую ловушку. Стоит дом — всё так же, до самых мелких подробностей. Хоть целый день смотри — ничего не заметишь. И тогда обратились к учёному Алексею Петровичу Пряникову. А он только глаза закрыл…

И лифт был другой. Он был как будто моложе, чем в их собственном доме. Полз вверх, не вздыхая и не охая. Это уже Таня заметила. Алёшка жил на четвёртом этаже и частенько ходил пешком. А Таня — шестнадцатиэтажница — обязательно вызывала лифт…

И всё же когда они доехали до чужой площадки чужого шестнадцатого этажа с чужой детской коляской и с чужим шкафом с чужой отломанной ножкой, отчего шкаф стоял кособоко, и остановились перед дверью… как бы в Танину квартиру. Вот тут и поняла Таня, как это страшно будет — позвонить сейчас в эту чужую дверь. И чтобы не разрешать себе больше пугаться, она позвонила. И потом ещё раз, чтоб уж всё!